Дмитрий Быков - Как Путин стал президентом США: новые русские сказки

— Вай, нехорошо! Зачем так говоришь? — раздался в трубке знакомый голос.

— Простите, с кем имею честь? — пролепетал ведущий в прямом эфире.

— Да я это, Шамиль Басаев! Сижу тут у себя в ущелье, смотрю тебя и вообще уже ничего не понимаю: какое письмо, кто взорвался? Ты что, совсем там с ума сошел, да? Давай закругляйся, я футбол уже хочу!

— Ка-какой футбол? — вымолвил оторопевший диктор.

— Какой-какой! — разозлился Шамиль Басаев. — Франция — Сенегал, слушай! Давай, давай! Прощайся и желай приятного просмотра!

Но в эту секунду в студии раздался оглушительный взрыв. Телефон подпрыгнул и замолк.

— Как видите, дорогие телезрители, — радостно закончил все еще бледный телеведущий, — его там все-таки достали! Наши пеленгаторы запеленговали телефон, с которого выходил к нам в эфир Шамиль Басаев, и попали в него отравленным точечным взрывчатым письмом, начиненным белыми колготками!

— Вот и отлично, — сказал президент в экран. — Вот как мы его — в прямом эфире. Теперь никаких проблем не будет, все поверят…

Он не знал, что это был за взрыв. На самом деле это взорвался в своем кабинете бывший пресс-секретарь, никак не ожидавший от Басаева такой наглости. Но это никого уже не волновало, ибо нужный эффект был достигнут. В том, что Шамиль Басаев взорвал, не сомневался уже никто. Вскоре в это начал верить даже сам Басаев. Мощь новой российской пропаганды была поистине удивительна.

В этот день была скачка на приз президента с барьерами. С самого начала Беговой видно было море машин с мигалками, окружавших гипподром, и кипящие народом трибуны. Подходя к конюшне, Алекперов встретился с белоногим рыжим РАО ЕЭС Чубайса, которого в огромной оранжевой попоне уже вели на дорожку. В отворенном деннике Лукойл был уже оседлан. Алекперов окинул взглядом прелестные любимые формы компании, дрожавшей всем телом, и, с трудом оторвавшись от этого зрелища, вышел из барака. Он умышленно избегал той избранной великосветской толпы, которая сдержанно и свободно двигалась и переговаривалась пред трибунами. Он знал, что там президент, и спикеры, и Матвиенко, и главы стран СНГ, но, не желая обратить на себя внимания, не подходил к ним.

Послышался крик из президентской ложи: «Садиться!» Олигархи вздрогнули. К каждому подвели его компанию. Все знали о призе, который победитель получит из рук президента. Это была свобода. Свободы желали все.

Лукойл дрожал, как в лихорадке. Полный огня глаз его косился на подходившего Алекперова. Олигарх оглянулся в последний раз на своих соперников. Потанин, опасный конкурент и приятель Алекперова, вертелся вокруг вороного Онэксима, не дававшего садиться. Бендукидзе в узких рейтузах ехал галопом, джигитуя по-грузински. Уралмаш с трудом выдерживал его. Прохоров и Хлопонин еле держались вдвоем на нервно переступавшем Норникеле. Пугачев сидел бледный на своем Межпромбанке и часто крестился. Все знали его особенность слабых нервов и страшного самолюбия. Вексельберг самоуверенно держался в седле, ощупывая что-то в карманах. Абрамович на сытой, раскормленной Сибнефти был, как всегда, почти невидим. Никто не знал, как это ему удавалось. Одного только не было заметно, главного соперника, Ходорковского на ЮКОСе. Вдруг Алекперов услыхал сзади себя по грязи дороги звуки галопа, и Ходорковский на ЮКОСе, гнедом в «Яблоках», сам одетый в фирменные желто-зеленые цвета, обогнал его. Сибнефть нахмурилась и сделала два прыжка, словно хотела с ним соединиться. Всех олигархов, с Чубайсом, скакало восемь. Больше никого не осталось. Позади всех плелся кто-то на темной лошадке, в длиннополой шинели и с маузером.

«Дерипаска? — подумал Алекперов. — Мамут? Евтушенков?» Но серую лужковского конезавода Систему Евтушенкова он узнал бы, а Мамут давно не скакал. Алекперов отвернулся, не желая отвлекаться.

На лугу устроены были семь препятствий: налоговая инспекция, проверка Счетной палаты, обыск, выемка документов, пересмотр итогов приватизации, изъятие сервера и благотворительное пожертвование. Конец скачки был прямо против президента, который во все время подготовки к старту беседовал о чем-то с Ивановыми и подчас благожелательно оборачивался к Кучме. Все были в шляпках — для особенной аристократичности. Олигархи казались нервны.

Президент встал в ложе, поправил шляпку и взмахнул платком с вензелем ВВП, вышитым дважды для удвоения.

— Пустили! Скачут! — послышалось со всех сторон после тишины ожидания. Над беговою дорожкой сплошною пеленой взвилась пыль. Олигархи замучились ее глотать.

РАО и Лукойл поднялись над налоговой инспекцией и незаметно, как бы летя, преодолели ее — но в то самое время как Алекперов почувствовал себя на воздухе, он увидел Вексельберга, барахтавшегося прямо под его копытами. Его Ренова рухнула при первом же препятствии.

— О мои яйца! — кричал Вексельберг, схватившись за голову. Яйца его раскатились по всему гипподрому. Президент брезгливо сморщился и что-то сказал Патрушеву, отчего тот засмеялся и чуть не потерял шляпку.

Проверка Счетной палаты располагалась пред самою президентскою беседкой. Алекперов увидел только, как взвился перед самым его лицом Чубайс. Шедший следом Бендукидзе увидел барьер, внезапно развернулся и стремительно поскакал в сторону Грузии. По гипподрому пронесся вздох неодобрения. Алекперов перемахнул через проверку, получив только в лицо ком грязи. Но к этому олигархам было не привыкать, и к ним не липло.

Не доезжая изъятия сервера, Хлопонин резко плюхнулся с Норникеля и стремительно пополз в Красноярск. Скоро он скрылся за пасмурным горизонтом.

— Куда ты, брат? — тоскливо крикнул Прохоров.

— В Сибирь! — донеслось издали. Прохоров некоторое время еще потоптался на месте, но вскоре спешился, передал поводья Норникеля подбежавшим жокеям из президентской ложи и осторожно пополз следом за Хлопониным. Президент сдержанно похлопал. Ему нравилось, что олигархи ползли в правильном направлении.

Приближался обыск. Ходорковский легко взял этот барьер, но поторопился, разогнался и неловким движением повалил ЮКОС. С трибуны послышался стон Явлинского.

— А-а-а! Что я сделал! Мы всё прос. али! — закричал Ходорковский. ЮКОС косил на него испуганным глазом. Хребет компании был переломлен, уши беспомощно прядали, акции падали, котировки лихорадочно вздымались и опускались. К ней с дефолтом наперевес уже бежали люди в масках, видимо, желая прикончить ее, чтобы она не мучилась. Самого Ходорковского уводили.

— Может быть, деятельное раскаяние? — полушепотом спросил Кудрин, снимая шляпку и аристократически нагибаясь к президенту.

— Поздно, — ответил президент так, чтобы было слышно скачущим.

В правительственной ложе послышались глухие рыдания.

— Попрошу прекратить истерику! — произнес президент, глядя на еще бившийся ЮКОС, из которого прямо на поле изымали миллиарды долгу.

— Какое жестокое зрелище! Хуже римских цирков! — нервно говорил со своей трибуны Касьянов, стараясь, чтобы его не слышали.

— Если б я была римлянка, я бы ни одного цирка не пропускала! — с азартом говорила раскрасневшаяся Слиска.

— В конце концов скачут люди, которые сами избрали эту деятельность, — тяжело отдуваясь, говорил Генпрокурор Устинов в синей форменной шляпке. — Это прямо входит в обязанности олигарха. А то взяли моду. Еще с президентом хотят встречаться. Нет, ты поди-ка поскачи!

В это время Чубайс на своей РАО ЕЭС слегка поскользнулся и вступил правым копытом в СПС. По гипподрому пронесся недовольный шум, но Чубайс невозмутимо продолжал скакать.

— Верно, так нужно было, — прошептал в бороду Максим Соколов, наблюдавший за скачками из ложи прессы. — Учуешь moumentum uber alles, a la guerre comme not to be!

Пугачев, набычившись, скакал прямо на обыск, но, не доезжая препятствия, соскочил с верного Межпромбанка и на коленях пополз к президентской ложе, широко крестясь и ударяя лысым лбом в жидкую грязь. Президент улыбнулся и отвел глаза. К Пугачеву подбежали, подняли его под руки и отвели в ложу Совета Федерации.

Лукойл легко преодолел пересмотр итогов приватизации, и Алекперов только мельком видел, как беспомощно повалился в грязь Потанин. На трибунах зааплодировали. «Вот тебе Куршавель!» — крикнул звонкий голос (кажется, Миллера). Грызлов, гордо улыбаясь, говорил что-то американскому послу. Алекперов не разобрал всей фразы — ветер донес до него только обрывки: «Так что и русские тоже… как видите, у нас интернационализм…» Потанина уводили, отбирая прессу.