Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011 № 01

Через одно — самое большее через два поколения наши люди, несомненно, избавятся от вредной привычки читать. Наркотик, именуемый худлитом, слаб и, к тому же, становится дорог. Очень помогает заместительная терапия: пенсионерам и сельским жителям — ТВ, молодежи — Интернет. Но покуда в подлунном мире будет существовать хоть один литературозависимый — ломка ему не грозит. Наслаждайтесь, слабовольные друзья.

Вот вам еще горсточка историй, уводящих в параллельные миры. В игру чужих умов. Наиболее легкая для потребителя разновидность т. н. художественного текста. Тщательно очищенная от иррациональных примесей. От индивидуальных стилистических средств. От личного присутствия автора. От абсурда и от страстей.

Короче говоря — фантастика.

Литература двух свойств: занимательности и правдоподобия. Литература одного приема: из произвольного допущения выводятся неизбежные следствия; чем произвольней допущение — тем интересней, чем неизбежней следствия и чем их больше — тем правдоподобней. Литература экономного, универсального, полированного слога. Выводится из памяти быстро и без остатка. Но и в процессе усвоения оставляет читателю свободу: не причиняет ни малейшей боли. Текст даже не пытается сделать вид, что он написан про вас или про что-нибудь такое, что могло бы с вами случиться вне этого текста.

Все случается только с ним и только в нем. Это всё — его финал. Вы и читаете его ради последней страницы — или последнего абзаца. Шикарней всего — когда освещение в сюжете включается последней фразой. До которой, стало быть, никакая сила не заставит вас не дочитать. Так называемый реализм дрожит от зависти и старается в эту сторону не смотреть. Якобы презирает. А тайком перенимает технику. Но остается неконкурентоспособен. Поскольку по умолчанию не имеет права игнорировать такие фундаментальные силы, как случайность и глупость. А также принцип тщеты всех усилий и надежд.

Ничего, думает он, стиль вывезет. Пусть персонажи будут как живые. В смысле — пусть на все лады докучают друг дружке, и мучают, и мучаются. Вместо того чтобы смотреть ТВ или листать ЖЖ. Либо, в крайнем случае, прилечь на диван — почитать спокойно фантастику.

Самуил Лурье

— Человек, Ваня, эстетически отличается от свиньи тем, что ко всему привыкает. Абсолютно технологическое, вне всякой стилистики, ни с чем не гармонирующее, не вписывающееся в среду и идиотски из нее выпирающее сооружение стало символом Парижа.

— Это был гениальный проект, на полвека опередивший время! Это — гордость Франции.

— Да. Нет такого свинства, к которому не привык бы человек, и, привыкнув, не начал бы им гордиться. Уж какой бы он ни был француз. Но теперь оборотись к нему задом, а передом — к Англии, оплоту традиций, и посмотри на этот непревзойденный по высокотехнологичному идиотизму огурец сэра Нормана, вся архитектурная идея которого именно в том, чтобы ни с чем не сочетаться, но, разумеется, иначе, чем у французов.

— Ну и что, ну и все дома Антонио ни с чем не сочетаются.

— Да не чувствуешь ты…

— Ну, объясни, чувствительный…

— Станцевать об архитектуре. Как это объяснишь? Дозреть надо… Тут же вообще уникальный случай, когда имя архитектора стало стилем. Скажи «Гауди» — и можно больше ничего не говорить. Его модерниссимо — это вообще не постройки, это окаменевшие сны. Типа Кафки. Вот они так и сочетаются с остальным, как сны с явью. Мне, если хочешь знать, его постройки отвратительны, я их видеть не могу. Но кто сказал, что я могу видеть мои сны? А я их вижу. И с моей остальной жизнью они связаны такой же бессвязной связью, но не надуманной, а какой-то внутренней. Так и его дома. В этом все дело: изнутри идет или из головы выдумано. И Фрэнк, и Шарль делали то, что было для них…

— Органично, знаю.

— Да. А другие парились, корячились, но все равно ничего лучше виллы «Савой», капеллы в Роншане и Дома над водопадом не выдумали…

— А Дом Мельникова?

— Это его органика, двухколесный бред. Но идейный.

— А Бразилиа? А бетонный бамбук Кендзо?

— Да-да, молодец, истарх не прогуливал, правильные слова произносишь, только… смысла их не понимаешь. Чтобы архитектуру понять, надо немножко как бы с фундамента съехать…

— А с крыши не надо? Или сама съедет?

— Надо чуточку утерять опору, почву под ногами, а ты уж очень прочно на земле стоишь, на всех четырех, и корни бетонные выпускаешь…

— Ой-ой-ой, летатель. Архитрав. Ладно, всё, заболтались. Конец связи.

— Мам, папа у себя?

— Да, но он на работе… Туся! Ты же видишь, телесвязь включена.

— Ну я на минутку…

— Федя, ты пока не голограмма, камеру не заслоняй… Ребята, а вы чего уставились? Это кино не для всех, у вас есть что делать.

— Пап…

— Нагрузки вводи… добавь ветра. Что «зачем»? Ты историю сдавал? Мост Бауча имел двадцатикратный запас, но когда на него влетел скорый из Эдинбурга, он упал… Да какой, к черту, резонанс — парусность возросла, и ферму снесло…

— Па-ап…

— И запас на сейсмику добавь. Вулканов нет, а тряхнуть и рвануть сейчас везде может… Федя, у тебя детей нет? Но ведь будут, — добавь запас. Профиль дай… Ладно, здесь, вроде, нормально. Давай на макете.

— Ну па-ап…

— Женя, я занят, ты же видишь… Да не надо мне эти простыни — макет новый что, не готов еще? А сроки? Они что, не понимают?

— Папа, ну я ухожу же.

— Я сейчас сам с ними поговорю — куда ты уходишь? Катя, покажись в кадре, что у нас там с аналогами?

— По делу. Посмотри на меня. Как?

— Потрясающе! Я пятнадцать лет на тебя смотрю и насмотреться не могу — давай Токио-Осака поподробнее, да? Женечка, я на работе, мне работать надо, я посмотрел, что еще?

— Нет, ты на меня посмотри не как отец, а как мужчина.

— …Ч-чё?

— Ну, папа!

— Ладно, доделывайте пока сопроводиловку. Конец сеанса.

Так, начинаем ввод. «Персоны вашего окружения. Родственники. Жена». Берем из анкеты. «Прозвища, неофициальные имена, ники». Милка. Милашка… нет, это официальные. Театраля. «Основные качества: Положительное / Отрицательное». Любящая / Прочерк. Хотя нет, есть недостаток: Упрямая. «Субъективная значимость, оценить в баллах от 0 до 100». 100.