Татьяна Мудрая - Ангелоиды сумерек

Я хотел спросить – во что, но тут и сам увидел. Белая рубаха с широким воротом, туника и гетры, такие, как у той девы-мальчика: темно-серые, из очень добротного материала. Пояс, кошель и низкие сапоги из выворотной кожи.

На выходе у нас, похоже, выстроился весь наличный состав.

– Шеф, уж этого я точно не заказывал, – взмолился я.

– Ничего, они только попрощаются – их право, – негромко утешил он. – За порог я их первый не пущу.

Этот портал, последний, был отмечен надписью на деванагари: «Сахасрара». Тысяча.

Внутри от края и края простиралось чёрное сукно, далеко заходя на стены.

– Для пущей чести, – пояснил Хельм. – Истый шляхтич, хоть ты ему тысячью смертей грози вместо одной-единственной, нипочём на голые доски не ступит. Только и исключительно – на такой матерьял, чтоб на кунтуш поставить было не зазорно. Тебе ничего, что напоследок невысоко поднимешься? Самое большее – на ступеньку?

– Клиент неприхотлив, – пошутил я. – Разве что насчет плахи заметит, что низковата. Если это она в самом центре.

– Обычная плаха, – пожал он плечами, – лежачая, с выемкой. Для топора – ты же вроде как еще раздумывал над этим предметом? Велел тоже чёрным обтянуть для пущего гламура. Вот и сливается.

Сам он, напротив, резко выделялся на фоне черноты своей алой с золотом курткой. Меч, заранее вынутый из футляра, – тоже.

– Ножны, – поправил он. – Это у него рядом вторые ножны, чтобы заточку поберечь. Первые, парадные, у меня в каморе остались.

– Кажется, мы с тобой вообще могли бы слов не тратить.

Он улыбнулся:

– Это верно.

– От меня что-нибудь еще требуется? Ну, кроме основного.

– Да ничего. Хочешь, косы шпильками на затылке закрепи, они в поясной сумке лежат вместе с гребешком. А то просто отодвинь волос на правую сторону. Придерживать тебя за него, думаю, не понадобится, да и некому. Глаза не надо тебе завязать? Платок – настоящий шелковый фуляр, я в него не сморкался ни разу.

– Спасибо. Сразу видать, от души предложено.

Я натянул подарок поперек лица и стал на колени. Наощупь отыскал бревно и приклонился, обхватив его руками и стараясь вытянуть шею как можно дальше.

– Андрей, ты еще помолись чуток, не помешает, а я лишний раз прицелюсь, чтоб уж всё шито-крыто вышло… то есть без сучка без задоринки, – тихо предложил Хельмут.

– Угм, – ответил я. Упомянутая молитва, похоже, застряла у меня во рту, как тянучка из жженого сахара.

Холодное крыло ветра на затылке. Взъерошило прядки, пронесло мимо.

– Да, Анди?

– Да.

Снова ветер – и резкий, почти без боли удар, что вмиг отделяет голову от ставшего совсем ненужным тела.

Я возлежал на золотом блюде, будто Иоанн Креститель, распущенные косы свисали по обеим сторонам, глаза были наполовину прикрыты веками. Как удивительно, размышлял я: весь мир пришёл ко мне тогда, когда я никак не мог сам к нему прийти, и протек сквозь меня всеми своими реалиями. Все звуки и цвета, сияния и мо́роки, все силы, воинства, хоругви и власти, непостижимые звезды и мельчайшие крупицы песка. Я принял в себя их естество, понял о них всё, но о себе самом – только то, что я ничего по сути не знаю и не значу. И мысль о моем ничтожестве пред лицом Всевечного Океана привела меня в неописуемый восторг.

Неужели именно того добивалась влюбленная Саломея?

А после таких прозрений я очнулся в полном сборе.

– Вы уж извините за надувательство, риттер Андреас, – сказал Вольф Иоганн.

Они стояли вокруг меня все пятеро и еле заметно улыбались концом губ.

В совершенно одинаковых бежевых куртках. Ну, кроме Хельмута.

– Что, это еще не конец? – ужаснулся я. – Вот хер моржов.

– Нет, этот парень совершенно неисправим, – заявил Волк Амадей.

– Разве мы хотели получить смиренника? – возразил Волк Гарри.

– Не забывайте, что в придачу он – отец моего будущего сына, – прибавила Беттина. – Отнеситесь с уважением к его причудам, иначе я всех троих…

– Дочка, хоть мои седины пощади, – умоляюще произнес Хельмут, – их ведь так мало.

Я, сидя на кровати, переводил глаза с одного на другого. И на другую.

– Братья, пусть один из нас все объяснит новоприбывшему, – посоветовал Иоганн, – а то так и будем пререкаться. Хельм?

Тот с важностью откашлялся.

– Понимаешь, Анди, когда мы хотим взять человека в Сумеречное Братство, мы обычно никак ему не даём того понять. Ненатуральная реакция пойдет: либо форменное отторжение, типа «вы дети дьявола», либо жадность и похоть. Ведь мы – это бессмертие, неуязвимость, совершенное умение убивать или обойтись вовсе без чужой гибели. Чтение любых мыслей и способность гипнотически внушить всё, что на душу придёт. Хочешь научиться летать без крыльев? Научишься. Изучить в совершенстве любой язык? Получится, сам отчасти видел, как это. Великий соблазн и страшная ответственность.

– Погоди, – возразил я. – Ты же сам мне внушал, что Беттина меня из чистой прихоти подобрала! Как щенка полудохлого, простите.

– Бет искала, – возразил Хельмут. – И чем-то ты ей особо глянулся. Собой шибко красив, что ли. Или по-дзенски пуст. Или просто нахален. А когда по ее просьбе тебя стали из смерти вытягивать, то и верно – перестарались. Все четверо тебе кровь дали. Буйную, яростную, неукротимую. Она тебя изнутри бы изъела подчистую, если не дать выхода. Вот и я постарался тоже.

– Грубо говоря, вы совместили кислое с пресным, а полезное – с неприятным, – резюмировал я. – Проведём испытание, как для ученика… Как там – раскрытие семи чакр, я верно понял? Сдохнет – спишем со счета: сам по скудоумию набивался. Не сдохнет – примем в ряды. Сдохнет отчасти – всё ж какую-никакую пользу извлечем. К верному Хельму в подручные отдадим. На мыловарню устроим.

– Теперь уж нет, – отозвался он. – Хочешь или не хочешь, но ты уж не просто спасённое от смерти двуногое, а один из сумров. Сумеречных ангелоидов. За исключением долголетия, правда. Срок я тебе указал.

– А они… вы… Кто?

– Ну, договаривайте, – произнёс Иоганн с лёгкой досадой. – Бесстрашный – а так пошло и позорно трусит.

– Вампиры, – исторг я из себя заветное слово. – Упыри. Вурдалаки. Тёмный Народ. Только гораздо более мощные, чем принято считать. Тогда, у больнички, Бет убивала. Чтоб не мучились – и с прямой пользой для себя.

– Верно, – ответил на сей раз Амадей. – С кровью и иными соками мы впитываем в себя информацию о живом существе. С молоком – о его роде и племени. И держим в себе, сколько получится. Это похоже на земное бессмертие.

– Иными соками, – раздумчиво произнёс я. – Древесными, верно, Хельм?

– Это я напоследок проверил, не ошиблись ли они в тебе, – широко ухмыльнулся он.