Юрий Леж - Fugit irreparabile tempus

— Сейчас основная тяжесть ляжет на ваши плечи, Дин, — сказал президент. — Мы не сможем никаким образом наказать Советы. А объявлять полномасштабную войну в условиях неопределенности по вооружениям противника может только глупец. Придется срочно уходить из Кореи, а, возможно, и из Японии. Вам же следует поднимать дипломатическую шумиху везде, где только можно. И организовывать газетную кампанию, главное — в европейской прессе. Кровожадные большевики, сожжение мирных людей в адском пламени, ну, вы и сами понимаете, вплоть до обвинения в провокационной бомбежке Сеула…

— С Сеулом не получится, господин президент, — вздохнул Ачесон.

— Что-то не так? — встревожился Эйзенхауэр. — Я что-то упустил из последних новостей?

— Да, к сожалению… Из-за этих треволнений, безалаберности… — Ачесон спрятал глаза. — Вообщем, еще утром 29 числа русские через свое агентство РосТА заявили о нашем атомном ударе. Мы не успели ничего ответить, но теперь обвинение русских в провокации будет выглядеть неправдоподобно.

— Это что же получается, — моментально прикинув в уме сроки прохождения информации, время на принятие решений в далеком Кремле, сказал Эйзенхауэр. — Получается, что они ждали и были готовы к нашему удару? Вы поняли о чем только что сказали, Дин?

— Утечка информации, сэр, — пожал плечами госсекретарь. — Причем, на самом высоком уровне. Ведь русские ответные удары были рассчитаны и подготовлены заранее.

— Н-да, в самом деле, — чуть смутился президент. — В суматохе, порой, не видишь очевидного. Не могли же русские за полдня решиться на ответный удар, выбрать цели, доставить на манчжурские аэродромы груз «штучек»… Все, оказывается, гораздо хуже, чем я думал…

Ачесон промолчал, к чему комментировать очевидное? Русские не только переиграли всех в Европе, оставив британцам и янки головную боль в виде нищих, но полных амбиций и гонора государств на Балканах и недовольной всем и вся Польши. Они забрали себе, как-то удивительно легко, почти играючи, весь Ближний Восток. Они смогли показать силу местных арабским шейхам, имамам, эмирам и прочим. Теперь вот — показывают американцам зубы на Дальнем Востоке. Да что там зубы — клыки, волчьи, хищные, крепкие. Попробуй, тронь — в ответ от собственной шкуры клочья полетят…

— Как вы думаете, Дин, дадут ли мне подготовить страну к войне с Советами, или уже через пару недель в этом кабинете будет сидеть Никсон и послушно кивать на звонки секретаря Рокфеллера?

— Все в руках Господа, — склонил голову Ачесон.

— Вот уж только Бога не хватало приплетать в наши земные дела, — раздраженно сказал Эйзенхауэр. — Слушайте, Дин, завтра утром я издам указ о выводе наших войск из Кореи и Японии. И о повышении боеготовности стратегической авиации. И попробую договориться с Конгрессом об увеличении ассигнований на ракетные разработки. Там у нас совершеннейший провал, а за ракетами — будущее. Вы постарайтесь напугать европейцев, если надо — съездите туда лично, надо сколотить чисто военный союз из британцев, французов и немцев, и оформить его создание как можно быстрее. И еще — попробуйте пригласить ко мне еще сегодня русского посла, как его… Ньюмен? Нофикофф?

— Хорошо, сэр, — будто прилежный школьник, Ачесон кое-что из указаний президента успел даже записать в блокнотик.

Эйзенхауэр поднялся из кресла, прошелся по кабинету, заложив руки за спину, продолжая еще что-то обдумывать. Но, видимо, иных решений выхода из тупика у него так и не находилось.

— Идите, Дин, работайте, а ко мне попросите зайти секретаря…»

Серая пелена, похожая на плотное облако пыли, взметнувшейся под напором ветра, постепенно оседала куда-то вниз, освобождая глаза, позволяя увидеть скромное освещение пустой, гулкой и холодной мастерской.

Володя проморгался, как всегда после полного погружения в глазах танцевали черные точечки, но через несколько секунд они исчезнут, останется только неприятная, но вполне терпимая резь. И можно будет покинуть мастерскую и отправиться домой, где его ждет легкий ужин, а потом — много-много плотских удовольствий с ненасытной женщиной в компании с такой же ненасытной подругой и, может быть, после десяти часов заглянет за электронной печаткой Славка. Тогда можно будет утром не спешить на работу, а лишний часок поваляться в постели, как делают это все нормальные люди…

Медленное возвращение в привычный мир ремонтируемых вычислителей, вечернего одиночества в мастерской и предстоящего буйства плоти дома не позволило Володе сразу же отреагировать на неожиданного посетителя.

Совсем рядом, за соседним столом, сидел нахмурившийся мужчина лет тридцати пяти в модном зеленоватом френче. Вокруг мужчины плавали сизые клубы табачного дыма, а сам он нервно постукивал кончиком тлеющей сигареты по бортику импровизированной пепельницы — какой-то жестяной коробочки с невысокими краями.

Антонов медленно обвел глазами помещение. У выхода в приемную стоял еще один мужчина, совсем молодой, в костюмчике и при галстуке, а черный ход терялся во мраке, но, наверное, и там кто-то был, отрезая Володе возможные пути отступления.

Медленно, что бы не нервировать нежданных гостей, Антонов поднял руки, аккуратно помассировал прикрытые веками глаза, резь как-то сразу уменьшилась, стало намного легче. Володя положил руки на клавиатуру, улыбнулся механической улыбкой человека, внезапно отвлеченного от интересного и любимого занятия, и сказал:

— Добрый вечер! А я и не ждал вас сегодня… Сидящий напротив него Дудинцев неожиданно увидел, как мутноватые, без зрачков, серые, будто пепел, глаза Антонова просветлели, обрели человеческий вид. Но это не были глаза молодого, не достигшего еще тридцатилетия человека. На капитана госбезопасности устало и спокойно смотрели проникновенные, серые глаза древнего старика…