Аркадий и Борис Стругацкие - Возвращение

Диспетчер, наливаясь краской, открыл было рот, но не успел. В зале телепроектора загремело сразу несколько голосов:

– Назад!..

– «Арго», финиш воспрещен!.. – Капитан Келлог, назад!..

– Главная Диспетчерская капитану Келлогу. Немедленно выйти на любую орбиту четвертой зоны. Не финишировать. Не приближаться. Ждать.

– Слушаюсь, – растерянно отозвался капитан Келлог. – Выйти в четвертую зону и ждать.

Диспетчер, спохватившись, закрыл рот. Было слышно, как в селекторе женский голос убеждал кого-то: «Объясните же ему, в чем дело… Объясните же…» Затем зеленая лампочка на пульте селектора потухла, и все смолкло.

Изображение на экране померкло. Снова появилась координатная сетка, и снова в глубине экрана поползла яркая мерцающая искра.

Раздался голос Турнена:

– Аварийный дежурный диспетчеру. Могу сообщить, что роботы уже стартовали.

В ту же секунду в правом нижнем углу экрана появились еще две светлые точки. Диспетчер нервно-зябко потер ладони.

– Спасибо, Турнен, – пробормотал он.

Две светлые точки – аварийные роботы – ползли по экрану. Расстояние между ними и ядерным перестарком постепенно уменьшалось.

Диспетчер смотрел на ползущую между четкими линиями сетки мерцающую точку и думал, что странный планетолет вот-вот войдет во вторую зону, где густо расположены космические ангары и заправочные станции; что на одной из этих станций работает дочь; что зеркало Главного рефлектора внеземной обсерватории разбито; что этот корабль движется словно вслепую и сигналов он то ли не слышит, то ли не понимает; что каждую секунду он рискует погибнуть, врезавшись в одну из многочисленных тяжелых конструкций или попав в стартовую зону Д-космолетов. Он думал, что остановить слепое и бессмысленное движение этого корабля будет очень трудно, потому что он дико и беспорядочно меняет скорость и роботы могут протаранить его, хотя роботами управляет, наверное, сам Турнен…

– Станция Дельта, – сказал помощник. – Даю максимальное увеличение.

Снова на черном экране появилось изображение неуклюжей громады ядерного планетолета. Вспышки плазмы под его куполом стали неровными, неритмичными, и казалось, что это огромное чудовище судорожно перебирает черными толстыми ногами. Рядом возникли смутные очертания аварийных роботов. Они приближались осторожно, отскакивая при каждом рывке ядерной ракеты.

Диспетчер и помощник глядели во все глаза. Диспетчер, вытянув шею до отказа, шептал:

– Ну, Турнен… Ну… Ну, голубчик… Ну…

Роботы задвигались быстро и уверенно. Цепкие титановые щупальца с двух сторон протянулись к ядерной ракете и вцепились в растопыревные столбы-колонны. Одно из щупалец промахнулось, попало под купол и разлетелось в пыль под ударом плазмы («Ай!» – шепотом сказал помощник). Откуда-то сверху свалился третий робот и вцепился в купол растопыренными блестящими манипуляторами. Ядерная ракета медленно пошла вниз. Мерцающее сияние под ее куполом вдруг погасло.

– Ф-фу… – пробормотал диспетчер и вытер лицо рукавом халата.

Помощник нервно засмеялся.

– Как кальмары – кита, – сказал он (когда-то он работал в Океанской охране). – И куда же его теперь?

Диспетчер спросил в микрофон:

– Турнен, куда ты его ведешь?

– Я веду его на наш ракетодром, – сказал Турнен не спеша. Чувствовалось, что он слегка задыхается. Диспетчер вдруг ясно представил себе его круглое, лоснящееся от пота лицо, освещенное экраном.

– Спасибо, Турнен, – сказал он с нежностью. Он повернулся к помощнику: – Дай отбой тревоги. Выправь график, и пусть возобновляют работу.

– А ты? – жалобно спросил помощник.

– Я лечу туда.

Помощнику тоже хотелось туда, но он только сказал:

– Интересно, из Музея космогации ничего не пропало? – Дело близилось к более или менее благополучному концу, и он был теперь настроен довольно благодушно.

– Ну и вахта! – сказал он. – У меня до сих пор поджилки трясутся…

Диспетчер пощелкал клавишами, и на экране открылась холмистая равнина. Ветер гнал по небу белые рваные облака, рябил темные лужицы между кочками, поросшими чахлой растительностью. В маленьком озерце барахтались утки. Давно здесь не опускались звездолеты, подумал помощник. Ракетодром был почти заброшен с тех пор, как звездоплавание перешло на Д-технику. Д-корабли стартовали только в Пространстве.

– Кто же это все-таки? – сказал диспетчер сквозь зубы.

– Скоро узнаешь, – с завистью ответил помощник.

Утки неожиданно поднялись и редкой стайкой помчались прочь, изо всех сил размахивая крыльями. Облака закрутились воронкой, смерч воды и пара поднялся из центра равнины. Исчезли холмы, исчезло озерцо, понеслись в облаках бешеного тумана вырванные с корнем чахлые кустики. Что-то огромное и темное мелькнуло на мгновение в клубящейся мгле, что-то вспыхнуло алым заревом, и видно было, как холм на переднем плане задрожал, вспучился и медленно перевернулся, как слой дерна под лемехом мощного плуга.

– Ай-яй-яй! – проговорил помощник, не сводя глаз с экрана.

Но он уже не видел ничего, кроме быстро проплывающих белых и серых облаков пара.

Когда вертолет опустился в сотне метров от края исполинской воронки, пар уже успел рассеяться. В центре воронки лежал на боку ядерный корабль, толстые тумбы реакторных колец его непривычно глупо и беспомощно торчали в воздухе. Рядом лежали, зарывшись наполовину в горячую жидкую грязь, вороненые туши аварийных роботов. Один из них медленно втягивал под панцирь свои механические лапы. Над воронкой дрожал горячий воздух.

– Нехорошо! – пробормотал кто-то, пока они выбирались из вертолета.

Над головами мягко прошуршали винты – еще несколько вертолетов пронеслись в воздухе и сели неподалеку.

– Пошли, – сказал диспетчер, и все потянулись за ним.

Они спустились в воронку. Ноги по щиколотку уходили в горячую скользкую жижу. Они не сразу увидели человека, а когда увидели, то разом остановились.

Он лежал ничком, раскинув руки, уткнув лицо в мокрую разрыхленную горячую землю, прижимаясь к ней всем телом и дрожа, как от сильного холода. На нем был странный костюм, измятый, словно изжеванный, непривычного вида и расцветки, и сам человек был рыжий, ярко-рыжий, и он не слышал их шагов. А когда к тему подбежали, он поднял голову, и все увидели его лицо, бело-голубое и грязное, пересеченное через губы багровым шрамом. Кажется, этот человек плакал, потому что его синие запавшие глаза блестели, и в этих глазах была сумасшедшая радость и страдание. Его подняли, подхватив под руки, и тогда он заговорил.

– Доктора, – сказал он глухо и невнятно: ему мешал шрам, пересекающий губы. Сначала никто не понял его, никто не понял, какого доктора ему нужно, и только через несколько секунд все поняли, что он просил врача.