Бернгард Келлерман - Туннель

Большой талант и здесь выручает: нет-нет да и эту сухую фигуру оживит тот или другой удачный штрих. А в целом выходит так, что для сказки этот герой слишком от действительности, а для действительности — слишком от сказки.

Сын углекопа, М. Аллан начал свой трудовой путь с работы подростка-возчика в угольных копях. От технического изобретательства он семимильными шагами пошел по путям личного преуспеяния. Впрочем, нет, он, по словам автора, творил рабочее дело, ибо туннель между Америкой и Европой по преимуществу должен был быть собственностью трудящихся. Так прямо и сказано: «Аллан прежде всего хотел получить деньги от масс. Туннель должен быть построен не на деньги одной только кучки капиталистов и спекулянтов. Он должен сделаться собственностью народа, Америки, всего мира».

Келлерман, однако, не живописует нам такого пути. Ведь нельзя же смешивать акты подлинной национализации с тем околпачиванием мелких вкладчиков из трудовой массы такими биржевыми акулами, какими были и всесильный патрон Аллана Ллойд и его соратник, грязный маклер по темнейшим сделкам, удачно изображенный в романе, С. Вульф.

Б. Келлерман, однако, слишком крупный художник, чтобы застревать на позициях художественной маниловщины. Он пишет: «Агенты Аллана, опытные, хладнокровные, обладающие проницательным взглядом работорговцев, сразу определили пригодность каждого из рабочих, его мускульную силу, его здоровье. Никакие ухищрения не могли обмануть их» (подчеркнуто нами — Г. К.).

А вот как реализовал инженер от рабочих «мистер» Аллан свой административный талант:

«Он объехал все работы, шумел, кричал, бранился, объявил в заключение, что работы идут медленно и что синдикат, платя большие деньги, требует самой напряженной работы. Уехал он так же внезапно, как приехал, вызвав всеобщее изумление и уважение (подчеркнуто нами — Г. К.)

Словом, перед нами обычный тип американского бизнесмена со своеобразными представлениями о векселях на «всеобщее изумление и уважение». Впрочем, и сам Келлерман как будто не колеблется в оценке действительных ценностей описываемой им американской «культуры».

Как живет, по словам автора, масса, преобладающая масса свободных граждан этой «демократической» страны? «Жизнь ничего не дает им, — пишет Келлерман, — они бывают только захвачены ее водоворотом. Тот, кто терял голову, пугался и падал, того давили колеса жизни и никто о нем не заботился. Сострадание стало роскошью. Старые культуры уже обанкротились и едва заслуживали внимания».

Это ли не подлинное «горе побежденным»? Недаром поле работ Аллана имело свой «ад» и свое «чистилище»:

«Шла напряженная работа: повсюду виднелись искривленные рты, вздувавшиеся мускулы, на висках бились жилы, тела прижимались друг к другу…» И над этим полем «воодушевленного труда» — зоркий глаз аллановских рабовладельцев, а поодаль, в новом городе имени Мака Аллана, заботливо приготовленное кладбище с мощным крематорием.

Келлерман утверждает, что этой массе давимых «железной лапой капитала» хотелось услышать новую мелодию, а не повторение старой уличной песенки.

«И Аллан это сделал. Он создал новую мелодию из лязга железа и треска электрических искр, и она всем была понятна: это была современная мелодия, такт которой слышался в грохоте поездов воздушной железной дороги, проносившихся над головой».

«Старая уличная песенка» — не звучит ли это слишком примиренчески по отношению к подлым тонам мелодий современного сверхкапитализма? И не напрасно ли автор утверждает, что его Аллану удалось создать подлинно «новую мелодию»? Думаем, что так. Эта новая мелодия не по плечу ни Аллану, ни его окружению с разнокалиберными Вульфами, испробовавшими «разные профессии, вплоть до карманщика».

И не Алланам в качестве героев синдикатов создать эту новую мелодию «из лязга железа и треска электрических искр».

На наших глазах такую мелодию творит наша великая страна, это подлинное горнило новой жизни и новых мировых достижений труда, организованного по научному плану, а не по воле сверхчеловеков старого мира.

Наша действительность легко скорректирует то, что идет от блуждания Келлермана, как робкого попутчика.

Но, крупный художник, он неизменно создает каждым своим произведением подлинно художественные ценности, будящие мысль и чувства широкого круга читателей. И в том же «Туннеле» немало удачных красок от динамики самой волнующей нашей действительности, от мятущихся и ищущих человеческих воль и разума. Пусть его дерзостный художественный бросок вперед не без значительных перегибов, а все же он волнует и заставляет размышлять на самые интересные темы — темы о героических возможностях коллективного труда в условиях нынешней техники, при раскатах грома разрастающейся в мировом масштабе классовой борьбы.

А, быть может, для наших молодых талантов этот роман явится полезным толчком для создания подлинно ведущих вперед, подлинно «новых мелодий, идущих от лязга металла и треска электрических искр».

Академик Г. Кржижановский

Концерт в ознаменование открытия дворца, только что выстроенного на Мэдисоновской площади, оказался гвоздем сезона. Это был особенный, небывалый концерт. Оркестр состоял из двухсот двадцати музыкантов, и каждый из них был артистом с мировой славой. Дирижировать был приглашен самый знаменитый современный композитор, немец, получивший за один вечер неслыханный гонорар в шесть тысяч долларов.

Цены на места поразили даже жителей Нью-Йорка. Не было мест дешевле тридцати долларов, а цены на ложи барышники взвинтили до двухсот долларов и выше. Каждый, кто хотел играть хоть какую-нибудь роль в обществе, считал себя обязанным присутствовать на концерте.

В восемь часов вечера Двадцать шестая улица, Двадцать седьмая, Двадцать восьмая и Мэдисоновская были запружены гудящими, нетерпеливо подрагивающими автомобилями. Барышники, привыкшие шнырять между шинами мчащихся автомобилей, обливаясь, несмотря на двадцатиградусный мороз, потом, с пачками долларов в руках отважно бросались в гущу бесконечно нараставшего потока яростно ревущих машин. Они вскакивали на подножки, забирались на места шоферов и даже на крыши автомобилей, стараясь хриплыми криками заглушить треск моторов. «Here you are! Here you are![2] Два места в партере, десятый ряд! Место в ложе! Два места в партере!..» Косой град, точно из пулемета, стегал улицу ледяными зернами.

Как только опускалось стекло в окне автомобиля: «Сюда!» — барышники мигом ныряли снова в поток машин. И пока они заключали сделку, наполняя деньгами карманы, капли пота замерзали у них на лбу.