Ричард Лупофф - Легкая жизнь

Бэнгер помотал головой:

— Все будет в порядке. Я надеваю их только когда вожу.

— Хорошо.

Гример подтолкнул Бэнгера к креслу:

— Лучше снимите рубашку. Я у вас на плечах буду пудру смешивать. Вас будут снимать в раздевалке и проход к рингу. Когда начнется бой, мы тебя немного помажем глицерином вместо пота. Потом побрызгаем кровью и сделаем синяки. Слэм разбивает Коулу лицо, и тот пачкает Слэма кровью.

— Ага. Понял. — Он снял рубашку. Тело сразу покрылось гусиной кожей, но он знал, что под юпитерами станет жарко.

Кэти собралась уходить. Бэнгер положил очки в карман рубашки, и силуэт Кэти расплылся. Он крикнул ей вслед:

— А где текст, которой мне надо запомнить?

Она повернулась и вновь появилась в фокусе его зрения. У нее было бледное лицо, рыжие волосы, светло-зеленые глаза. Тени в зале начали бледнеть. У нее тоже был клипборд. Кажется, они все ходили с клипбордами. Она заглянула в него и сказала:

— Нет. У тебя будет несколько строк, мы их тебе дадим на месте. Поговорим об этом с Джерри и Хью. Главное, не забывай про марки.

— Про марки. Про Марка Коула?

Кэти рассмеялась и ушла. Неверное, он сказал что-то смешное.

Гример закончил свою работу. Бэнгер побежал в гардеробную, где его одели в спортивные трусы, ботинки и накидку. Накидка была из искусственного шелка. На спине смешными буквами написано имя персонажа, окруженное сверкающими звездами.

Начали снимать первую сцену в раздевалке. Фильм был не его, он знал. Сценария Бэнгер не видел, только слышал сплетни в кафе и читал анонсы в газетах. Плюс то, что сказала Кэти Хили, когда звонила, чтобы предложить роль Шонесси. Однако она сообщила, что у него будет сцена в его, Шонесси, раздевалке и проход до ринга, а затем сам бой и еще одна сцена после боя. Они пересекаются со сценами Марка Коула. Проигравший и победитель.

Он не узнавал актеров вокруг себя. Очки остались в рубашке, запертой в шкафчике. Все слегка расплывалось перед ним, а сердце колотилось, словно накануне боя. Хотя он никогда не был звездой первой величины в боксе, но все же помнил то ощущение — смесь ужаса и нетерпения выйти на ринг и начать. Самым худшим всегда было ожидание.

В раздевалке находился его менеджер в костюме, на руке у него повисла потаскушка, что-то воркуя ему на ухо. Она протянула руку и ткнула длинным красным ногтем в бицепс Шонесси. На ней было кольцо с бриллиантом величиной с куриное яйцо и браслет, сверкавший под яркими лучами. Она издала тихий визг и отпрянула.

Его тренером был коренастый парень в сером свитере, с венчиком черных волос вокруг лысого черепа. Изо рта свисала сигара. Он все время говорил, инструктируя Бэнгера и рассказывая о противнике: парень — педик, маньяк и зануда, он ничего не знает о боксерских уловках. Просто набрасывайся на него и круши, не пробуй ничего заумного.

Бэнгер кивал, издавал мычащие звуки.

— Ага, ага, понял, ага, убью его, я его убью.

Это была самая ярко освещенная раздевалка, какую ему приходилось видеть. Боже, здесь было слишком светло. Слишком жарко. Над головой тоже висели какие-то аппараты. Он не обращал на них внимания.

Джерри Вальдез сказал:

— О'кей, еще один сухой прогон.

Потаскушка менеджера ткнула в бицепс красным ногтем, взвизгнула, отпрянула. Ее бриллианты брызнули огнями.

Тренер вновь завел свою шарманку. Парень педик, зануда, ничего не понимает, просто набрасывайся и круши. Шонесси кивал, мычал.

— Ага, ага, понял.

От Вальдеза остался лишь затененный силуэт и голос из-за палящего света. Он сказал:

— О'кей, хорошо. Готовимся к съемке.

Кто-то подошел к Шонесси и чем-то помазал ему лицо. Это был не парикмахер, тот еще даже не показывался на ринге. Вообще-то это была женщина. Она помазала ему чем-то лицо, кивнула, повернулась, исчезла за огнями.

Вокруг орали какие-то люди. Шонесси подумал, что это репортеры, копы, зеваки. Он отчетливо слышал каждого из них, пусть даже слова не имели никакого смысла.

— Звук.

— Скорость.

— Валяй!

Какой-то человек встал перед тренировочным помостом. Слэм сидел на краю помоста в накидке, наброшенной на плечи; его руки были перевязаны, тренеру оставалось только надеть перчатки. Человек повернулся к Слэму спиной, в руках у него была какая-то квадратная штука. Не ней виднелась надпись: «Нейтронный Малыш, сцена 238, дубль 1». Он что-то сделал с этой штукой, от чего она издала звук, наподобие пистолетного выстрела.

Потаскушка менеджера ткнула в бицепс ногтем, взвизгнула, отпрянула.

Тренер вновь завел свою шарманку.

Он кивал, мычал.

Сколько раз все это происходило? Хлопок, потаскушка, тренер.

Джерри Вальдез крикнул:

— Снято. О'кей.

Помощник режиссера завопил:

— Очистить площадку.

Огни погасли. Помещение погрузилось во тьму. Бэнгер Барнс спрыгнул с тренировочного помоста. Отпрыгнул он довольно далеко и приземлился тяжелее, чем хотел, почувствовав толчок в бедро, но это было не страшно.

Какой-то реквизитор стянул с него перчатки. Помреж сказал:

— Можешь снять повязки, если хочешь. В сцене прохода их не будет видно.

Другой помреж объявил:

— Перерыв на ленч. Начало 239-й сцены — Слэм идет к рингу — через девяносто минут.

Народ закружился вокруг. Бэнгер сунул руки в рукава накидки, отыскал свой шкафчик и достал из рубашки очки. Все вокруг вошло в фокус.

Подошла Кэти, положила руку ему на локоть. В другой руке у нее все еще был клипборд.

— Хорошо поработал, Бэнгер. — Она посмотрела на него и улыбнулась. Какая хорошая улыбка. — Это ведь не настоящее твое имя, Бэнгер Барнс?

Он сказал:

— Барнс — настоящее имя. Бэнгер — для ринга. Хорошо звучит. Репортерам нравилось. Я так к нему привык, что оставил и после того, как перестал выступать.

Кэти сказала:

— Там снаружи трейлер с питанием. Ты уверен, что не хочешь снять эту накидку? Смотри, не закапай. Она тебе потребуется в следующей сцене.

Бэнгер сказал:

— Я буду осторожен.

Он стоял в очереди к трейлеру позади пары техников, листавших утренний «Лос-Анджелес тайме».

Они рассматривали фотографию места кровавого преступления и толковали об увеличении случаев расстрелов машин, гангстерских разборок и избиений в округе.

Бэнгер подал свой поднос к окошку, получил кусок курицы и несколько соцветий брокколи, налил кофе в бумажный стаканчик и поискал место за длинным столом.

Все статисты сидели за отдельным столом, не перемешиваясь с актерами. Бэнгер прошел со своим подносом мимо них. Некоторые отвернулись. Двое улыбнулись ему. Он понимал, о чем они думают. Почему Барнс? Почему не я? Чего это стоит, когда тебя выделяют из массовки и дают роль, пусть маленькую, пусть всего один проход? Ну почему Барнс?