Светлана Бойкова - Черное и белое

– Парни! Как спалось? Кто видел сны? – наставник, предвкушая нечто интересное, потирал руки. – Это так интересно… правда. Просыпаешься и есть, что вспомнить. 231-ый, что тебе снилось?

– Ничего, – скованно отозвался 231-ый. – Я не вижу снов сэр.

– Неужели? Не верю! А вот 232-ой сейчас честно расскажет нам свой сон, – наставник бросил на него холодный, выжидающий взгляд, слегка прищурив глаза. – Ну же, мы ждем ответа… Красивые девушки, встречи, любовь… И ты – человек! Да?

232-ому, несомненно, хотелось внести ясность и освободиться от терзавших его сомнений. Его сны – истина, которая слишком дорога ему. Ну, а правда – может эта истина лишь привилегия для особого склада ума некоторых роботов? 232-ой решил – он обязан сохранить эту тайну до тех пор, пока не расширит свои познания. Он боялся, что его странный опыт может быть воспринят искаженно или обернется враждебно для него самого, и решил дождаться естественного хода событий. Он спокойно и уверенно поднял голову и открыто взглянул в глаза наставника своими большими темно-зелеными глазами.

– Нет сэр. Мне не сняться сны… – Брошенные им слова прозвучали равнодушно и спокойно.

– Тот, кто лукавит, тот будет наказан. Вы должны знать, что в действительности сны – вирус, поражающий ваши глупые плазменные головы. Вирус очень заразен, он как сети затянет ваше несовершенное сознание, вы завязнете во лжи и в лучшем случае все закончиться промывкой мозгов… ваших, между прочим. И это будет законно, – жестко аргументировал наставник. – Но, уверяю вас, события могут обрести и совсем трагический характер. Вы сойдете с ума, будете уверять всех и каждого, что вы – люди, и требовать к себе человеческого отношения. Это, дорогие мои, уже другое дело… Вы начнете топтать закон! Итог, несомненно, будет один – утилизация.

Последнее слово наставник произнес четко и внятно, и оно заставило всех внутренне содрогнуться. Никто из присутствующих роботов не знал, как совершается утилизация, но все знали, что она совершается лишь однажды и тот, кто подвергся ей, навсегда уходит из жизни. 232-ой облегченно вздохнул, было ясно – он избежал серьезного наказания и дал себе зарок впредь действовать осторожно.

– В душ! Живо! – скомандовал наставник. – Мы серьезно отклонились от графика! Растяпы…

232-ой любил воду, он стоял под теплыми струями, весь с головы до ног охваченный водой, и это были минуты странной захватывающей радости. Воздух вокруг наполнялся водной пылью, проникал вовнутрь и дыхание становилось легким и приятным, а мысли принадлежали только самому себе, исчезало навязчивое ощущение, что кто-то постоянно контролирует твои мысли или навязывает свои. «Сны, душа, интуиция, предвидение – это привилегия человека, – думал 232-ой. – Вероятно, наставник прав и я заражен вирусом, но возможно и другое – все обман, и я человек. Как узнать правду? – Он, поддавшись своим мыслям, пожал плечами. – У кого спросить обо всем, да и стоит ли?… – Он спешно откинул эту мысль. – Нет-нет, на понимание других рассчитывать нельзя! Все может закончиться трагично».

Подали жидкое мыло, легкая пена, сверкающая мыльными пузырями тонко заволокла тренированное тело 232-ого и затем была смыта победно звенящими струями воды.

«Возможно, я человек… В таком случае, я жалкое, растоптанное существо. Я – раб. Мной пользуются, как вещью, и уничтожат при необходимости. Кто устанавливает эту необходимость?» – думал 232-ой, промокая воду одноразовым полотенцем.

«А если наставник все же прав?… Нет, надо уметь пренебрегать чужим мнением, если ты ищешь ответ на свой вопрос. Если чувствуешь свою правоту», – думал он, надевая серый с металлическим блеском комбинезон. На его груди и спине светилась цифра 232. Он застегнул молнию под самое горло, слегка завернул длинные рукава и зашнуровал высокие мягкие ботинки.

– 232-ой! Ты слишком долго возишься со шнурками своих ботинок. Ты еще не сушил волосы? Шевелись, парень! Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я буду рыться в твоих мокрых волосах, ища твою молнию на затылке! Шевелитесь, парни! Быстрее! Живо, живо! – наставник зычно хлопал в ладоши, давая каждому правильные распоряжения, и его гигантская фигура легко и пластично, как в танце, вращалась меж подопечными. 232-ой уже заканчивал сушить свои густые волосы потоком теплого воздуха, как почти у самого уха раздалось громогласное:

– Конец! Всем встать в строй, приготовиться к осмотру! Всем оголить замки-змейки на затылке. Живо! Мы выбиваемся из графика.

232-ой, как и все, встал в строй лицом к стене и, придерживая руками волосы на затылке, обнажил маленькую, не более сантиметра, силиконовую змейку-замок. Наставник придирчиво вглядывался в каждую змейку, не спеша обходя строй.

– Парни, вы прекрасно знаете: змейка эта дорогого стоит… Это – вход в вашу жизнь, доступ к программированию. Ни мне, ни вам нет никакой возможности воспользоваться этим доступом – ни как разрушителю, ни как любопытному испытателю. Лишь высший созидатель имеет право проникать в вашу жизнь и менять программу. Он – единственный, кто определенно знает, что кому требуется. Он вершит ваши судьбы, и в этом заключается высшая справедливость.

232-ой, стоя у зеркала, слушал слова наставника, и ему не нравилось собственное отражение, оно казалось намеренно холодным и чрезмерно рафинированным. Он зачесал волосы назад и отправился в столовую, следуя за остальными. Взял воду в высоком стакане с овального столика, где стояли еще девять стаканов, здесь же стояло и небольшое блюдо с энергетическими таблетками. Другой еды в этой столовой не позволялось, а точнее, всякую другую – человеческую еду – брать в рот запрещалось, любознательные подвергались наказанию. 232-ой стоял, облокотившись одним плечом о стену, сложив руки на груди и с удовольствием, маленькими глотками пил воду, продолжая внутренний монолог.

«Интересно, – думал 232-ой, положив в рот таблетку. – Куда исчезли эти двое, нарушившие закон? Сами факты исчезновений прикрыты покровом иносказаний, недомолвок, и никто не знает истинных причин. Поговаривают, бедняги подверглись перезагрузке и работают почти в безлюдных местах, возможно, под землей или в космосе. А, возможно, сошли сума и утилизированы. Удивительно, но никого не смущает такое положение дел… – он окинул взглядом окружающих. – Вот эти, боятся нарушить собственную безмятежность, как домашние коты – воспринимают лишь маленький мир, в котором живут, совершенно уходя от возможно трагических сторон большого мира. Чем я лучше? Такой же кот. Без свободы, понять большой мир невозможно… Но это опасно! Ну, разве осознание скрытых опасностей может препятствовать на пути к открытию таинственного мира. Нет! Конечно, нет!» – глаза 232-ого засветились теплым светом, и он свободно вздохнул.