Барри Лонгиер - Тихая

Жесткий Рот снова поднимает руку, и Волосатая Голова снова шлепает ее, заставляя опустить руку.

— Нет! Ты думаешь, что слышала плач двоих детей, но священники объяснили тебе, что это иллюзия, которую с твоим слухом сыграли лекарства. — Волосатая Голова тяжело вздыхает. — Тебе надо перестать это делать. Пожалуйста, остановись.

— Позвольте мне, — говорит Сияющая Голова.

Глаза Жесткого Рта полнятся слезами. Жесткий Рот порывисто отходит и исчезает из вида. Сияющая Голова кивает Волосатой Голове.

— Это тяжелая проблема, гораздо более частая, чем думают.

— То есть?

— Женщины молятся за окончание Проклятия, и мне кажется, все до единой. Кроме того, некоторые так сильно верят в окончание Проклятия, что погружаются в мир фантазий и воображают всякое. У меня был как-то пациент, старшая дочь которого вообразила, что может говорить. Ей было больше двадцати лет, и она стояла, шевеля губами…

— Отец Ядин, — прервал его Волосатая Голова, — пожалуйста, вернитесь к нашей проблеме.

Сияющая Голова потер подбородок и нахмурился.

— Обычно такие помрачения длятся всего несколько минут или часов. Несколько дней, самое большее, хотя мне известен случай, когда такое продолжалось более девяти лет.

Волосатая Голова взглянул вниз на Тихую:

— Моей дочери всего девять недель.

— Ваша вторая жена нуждается в помощи, министр. Я не слишком обучен оказывать такого рода помощь. С вашего разрешения, я могу подыскать подходящее заведение.

— Подходящее заведение?

— Да.

— Сумасшедший дом?

Сияющая Голова нахмурился.

— Сумасшедший дом — это древний вымысел с планеты-прародительницы. Я говорю о специализированной больнице, где…

— Невозможно.

Волосатая Голова потер глаза, взглянул на Добрые Губы и сказал Сияющей Голове:

— Это совершенно невозможно, отец.

— Заверяю вас, заведение весьма благоразумное и умеющее молчать…

— Благоразумное? Я и моя семья всегда на виду, отец. Вне моего дома нет такого понятия, как умение молчать, такого умения чертовски мало даже внутри его, отец. — Волосатая Голова глубоко вздохнул и длинно выдохнул. — Я извиняюсь за свои выражения, отец Ядин.

— В этом нет необходимости.

— Я не могу согласиться с подобным риском. Я несу ответственность перед реформистами и моим добрым другом Микаэлем Ючелем. Кроме того, надо принять во внимание мое положение. Мой сын Рахман когда-нибудь унаследует мое имущество, мое положение, мои вложения и мое влияние в этом и других мирах, а также и ответственность за все это. Я не могу рисковать, чтобы узнали о несчастье его матери.

Волосатая Голова некоторое время молчал. Потом начал тихим голосом:

— Вы же знаете, что из подобных вещей могут сделать новости чужемирные трейдеры или ортодоксы, особенно ортодоксы.

— Тогда, может быть, приходящий врач? — просительно сказал Сияющая Голова.

Волосатая Голова долго смотрел на Тихую, прежде чем перевести взгляд на Жесткий Рот.

— Хорошо. Я оставляю на ваше усмотрение найти кого-нибудь, кто сможет сохранить наши тайны. — Волосатая Голова посмотрел на Сияющую Голову. — Об это знают лишь несколько человек, и я доверяю им всем. Если хоть что-то вылезет наружу, я буду точно знать, к кому послать своих оперативников.

— Я понял, — ответил Сияющая Голова.

— Удостоверьтесь, что ваш врач это тоже хорошо понимает.

— Да, министр.

— Улаживайте все с моим секретарем Рази, — Волосатая Голова кивнул в сторону двери, где стояла еще фигура с чем-то блестящим на шее.

— Как скажете, министр.

Волосатая Голова удалился из вида, и за ним последовал Блестящая Шея. Раздался шум. Добрые Губы наклонилась и подоткнула одеяльце, когда Сияющая Голова вернулся.

— Вот, — сказал Сияющая Голова, вручая Добрым Губам небольшой флакон, наполненный голубой жидкостью. — Втирай ее в область синяков. Это уменьшит опухоль, снимет боль и вернет естественный цвет. Ты понимаешь?

Добрые Губы кивнула.

Сияющая Голова кивнул в сторону Жесткого Рта.

— Держи ее подальше от младенца. Я скажу секретарю министра, чтобы он запер ее там, где она больше не будет представлять опасности ни для ребенка, ни для себя. После того, как врач ее посмотрит… — Казалось, что Сияющая Голова разозлился. — Посмотри, о ком я говорю. — Он показал туда, где стояла Жесткий Рот. — Просто держи ее подальше от этой комнаты. Ты сможешь это сделать?

Добрые Губы закрыла лицо руками и поклонилась в сторону Сияющей Головы. Сияющая Голова прикоснулся к ней рукой и сказал:

— Именем Алилаха и вестников его, именем Просветителя, благослови и защити эту женщину. Аминь.

Сияющая Голова ушел прочь. Добрые Губы налила немного голубой жидкости на ладонь и протянула ее к Тихой. Тихая испугалась руки, но как только восхитительная прохлада коснулась ее, боль сразу ушла прочь.

Тихая подняла свою руку, чтобы дотронуться до лица Добрых Губ…

Внезапно мир перевернулся, и Тихая упала вниз, твердая холодная поверхность ударила Тихую по щеке. Наступила темнота, и Тихая услышала грохот и стуки. Тихая спряталась во тьму и заплакала от боли.

Свет внезапно вторгся в место, где пряталась Тихая, и она увидела, как борются Жесткий Рот и Добрые Губы. Жесткий Рот что-то схватила и ударила Добрые Губы по голове. Добрые Губы упала на пол.

Жесткий Рот опустилась на колени и стала подползать все ближе и ближе. Жесткий Рот стянула черную вуаль со своих желто-соломенных волос и остановилась. Жесткий Рот посмотрела вниз, пошевелила пальцами и указала на Тихую. Потом Жесткий Рот потянулась и ударила Тихую по лицу там, где ее уже ударила жесткая холодная поверхность.

Тихая плакала и кричала, но испускала при этом лишь такое же тихое шипение, что и Жесткий Рот, а Жесткий Рот все продолжала хлестать и хлестать Тихую по лицу. Уже Тихая была на краю мягкой тьмы, когда в комнату ворвался Блестящая Шея. Он рукой схватил Жесткий Рот за горло и оттащил прочь. Блестящая Шея заревел на Жесткий Рот, а мир стал вдруг очень темным.

В чудесно пахнущей комнате с большими горячими железными плитами она махала ручками и беззвучно плакала, когда Добрые Губы натягивала на ее голову туманную черную вуаль.

Дважды она стягивала ее, и дважды Добрые губы набрасывала вуаль обратно, каждый раз делая пальцами знаки. Здесь были знаки, которые она могла прочесть, и такие, которые не могла. Знаки, обозначавшие ее — одни палец к губам, а потом жест кулаком вниз — она прочитать могла. Человек в белом, который заставлял еду вкусно пахнуть и гремел громадными серебряными кастрюлями, сказал, что эти знаки означают: «Она Тихая». Она не поверила, потому что ни у кого не было такого глупого имени.