Евгений Акуленко - Чек на один миллион опавших листьев

   - Меня давно не интересуют ваши тела.

   Натали хмыкнула.

   - А что тогда тебя интересует?

   - Души.

   Машина свернула с магистрали на проселочную дорогу, но шла также ровно, не смотря на выбоины.

   - Почему ты стала такой? - Глеб нарушил молчание.

   - Тебе-то что? Денег хочу много... На тачке вот на такой же ездить. Дом свой, с бассейном...

   - Сколько?

   - Что "сколько"? - передразнила Натали.

   - Сколько денег тебе нужно, чтобы ты... такой не была?

   - Ха! Миллион баксов! Дашь?

   - И что? - съязвил Глеб. - Изменишься внутренне?

   - Ага, в тот же миг! В церковь начну ходить, в библиотеки, в эту... в филармонию. И динь-динь исключительно после свадьбы! - Натали рассмеялась. - Ой! Дурак ты!.. Все бабы своего добивались одинаково. Всегда! Самая древнейшая профессия знаешь какая? Знаешь... Весь вопрос только в цене.

   - Не все, - возразил Глеб.

   - А-а, ну да! Всякие Золушки там и Ассоли не в счет... Клары Целкин... Так природа устроена, - объяснила Натали. - Из-за чего самцы дерутся? Из-за вот этой вот штучки, - Натали погладила себя между ног. - Кто сильней - у того больше самок, тот и оставит потомство. Естественный отбор!

   - А люди? - на лицо Глеба упала тень.

   Он смотрел невидящим взглядом на дорогу.

   - И люди также! Самки достаются тому, у кого больше бабок, власти, кто успешней. Ну, смотри! - Натали уселась поудобнее, - Какой-нибудь плешивенький мужчинка захотел юного тела. Ну, не может он больше смотреть на свою старую, обрюзгшую супругу. Я ему оказываю услугу, а он мне за нее платит. Цивилизованно и честно. И без лишних сантиментов... Все вертится вокруг одного! И ты не забывай, куда мы сейчас едем. Мы едем... ну-у?.. Правильно! Тра-ахаться! - Натали захлопала в ладоши.

   - А мораль?

   - Опять двадцать пять! Что это, твоя мораль? Кто ее придумал?.. Вчера кальсоны ниже колена, а сегодня нитка в жопе... Почему, скажи мне, массаж считается благопристойной услугой, а снятие сексуального напряжения нет?

   - Почему? - Глеб поиграл желваками. - Я отвечу тебе почему... Человеческое существо наделено невероятным, невообразимым внутренним миром. Миром без начала и без конца... Миром, где живет, - Глеб помедлил, - тот, кого вы называете Богом... Человек - это чаша, наполненная неподвластными слову образами и чувствами, это хрустальный храм...

   - Ну, и че? - Натали поджала губы. - Завел!..

   - А ты используешь этот храм, как привокзальный сортир! Вот почему!..

   Машина свернула на грунтовую дорогу, мягко подпрыгивая на ухабах, принялась петлять по полям и перелескам.

   - За честь женщин дрались, - продолжал Глеб, - на рыцарских поединках, на дуэлях. И не важно, была ли особа знатного рода или простолюдинкой. Лишь за одной категорий дам не признавалось право на защиту от оскорблений. За женщинами, известными своим легким поведением. И совершенно справедливо не признавалось! Честь свою они утратили, стало быть, и умирать не за что!..

   Джип с ходу перемахнул болотистый ручеек, пробуксовывая взобрался на холм, по стеклам хлестнули ветки, и взору открылась окруженная лесом поляна на берегу речки.

   - Вылезай, - велел Глеб, - приехали.

   Натали выбралась из машины. Вокруг на было ни коттеджей, ни кемпинга, ни дачного поселка, вообще ни души. Деревья беззвучно роняли листья в жухлую траву, медленно текла черная вода. Пахло осенью, дубовой корой и горькой полынью. Глеб стоял, зажмурившись, подставляя лицо кислому уходящему солнцу, вслед за которым небесная бирюза сгущалась в предзакатную синь.

   - Ты куда меня завез? Ч-черт! - острые каблучки туфель увязли в перегное.

   Между лопаток забрался холодок скорой ночи, над ухом пронзительно заверещал комар.

   - Че, прямо здесь? - Натали поежилась.

   - Осень - это вечер года, - Глеб говорил негромко, почти шепотом, и слова его, кружась, падали, как сухие листья. - А сейчас вечер осеннего дня... Настоящий вечер...

   - Слушай, ты, турист! - Натали звонко хлопнула себя по ноге. - Стой тут, хоть до настоящего утра, я пошла в машину!..

   - Наташа, - позвал Глеб, словно застонал, - Наташа, ну почему?.. Ты молодая, красивая, умная. В тебе сила, способная испарить океан и оросить пустыню. Ты способна рождать... любовь. Откуда, скажи мне ради всего святого, откуда в тебе столько грязи, забившей ключи? Превратившей живой родник в помойную яму? - Глеб вглядывался в лицо девушки. - Ты единственный ребенок в семье, ты росла, ни в чем не нуждаясь, в тепле и заботе. Ты играла в куклы и верила в сказки. Почему?..

   - Ты мент? Ты из ментовки, да?

   Глеб вздохнул и покачал головой:

   - Нет.

   - А кто ты?

   - Я думал над этим... Но сейчас меня больше интересует, кто ты.

   - За-айчик, ну пойдем в машину. Я сделаю так, как ты хочешь. Я умею все, - пальчики Натали пробежались по груди Глеба, скользнули вниз...

   Глеб зло скрипнул зубами, грубо сгреб девушку в охапку и с силой, так, что затрещала рвущаяся материя, зашвырнул прямо в реку. После спустился вниз и принялся тщательно смывать с рук невидимую грязь.

   Вдоволь наглотавшись воды, цепляясь за прибрежные кусты, Натали выбралась на берег. С ног до головы перепачканная в иле, с посиневшими губами, с разводами поплывшей косметики на лице, она сжимала единственную уцелевшую босоножку и непонимающе хлопала ресницами, безостановочно выбивая зубами барабанную дробь.

   Глеб сидел на земле, прислонившись спиной к стволу раскидистого клена, грустно глядел на разгорающийся костерок. Натали потеряла дар речи. Гневная тирада захлебнулась воздухом, постояла в груди и вылезла наружу жалким писком.

   - Раздевайся, - не поворачивая головы, велел Глеб.

   Натали покорно принялась сдирать с себя мокрую одежду непослушными от холода пальцами. Глеб сходил к машине, вернулся с невесть откуда оказавшимися там одеялом и термосом, молча всучил девушке и вернулся на свое место.

   В термосе был чай, горячий и сладкий. И черный, как ночь, что опустилась кругом. Натали сидела, поджав ноги, завернувшись в колючее одеяло, обхватив обоими руками пластмассовую чашку. С волос ее срывались капли, падали на сухие листья, поблескивая в свете костра.

   - Я дрянь, да? - спросила девушка чуть слышно.

   - Да, - ответил Глеб.

   Натали вдруг захотела, чтобы этот парень с грустным взглядом оказался ее. Только ее и больше ничей. Чтобы вокруг оставалась ночь, горький запах коры, бархатные угли, это жесткое одеяло и чай, неугомонный коростель и плеск воды на перекате, оставалось все-все, кроме ее грязной одежды, сваленной в кучу, ее содранной кожи с пришпиленным ценником.