Павел Губарев - Вайси вёса

Будто бы есть какая-то польза в размышлениях о том, что такое чувства, и откуда берутся мысли. Размышлять о размышлениях. Такое умеет только гнилой Красноглазый. В болячках он весь, что снаружи, что внутри.

Все беды от женщин. Ох, если я сейчас не перестану о ней думать, то и сам покроюсь весь в белыми пятнами. Надо будет вовремя напиться тлиного вина. Поваляешься посреди поля, поорёшь несчастных песен, потом снова позеленеешь. Не я первый, и не я последний. И жена у меня не последняя. Хоть и первая.

Вот, кстати, что-то такое говорил Красноглазый. Минутку, дайте вспомнить. Господи, как же плохо мне. Вот здесь давит, между лёгкими. И вино это мерзко пахнет сладкой тлёй. Как тот освежитель воздуха…

Я был женат дважды.

Вспомнилось так легко и естественно, будто воспоминание всегда жило во мне, лежало сухим листиком на дне садовой бочки. Полилась из шланга первая весенняя вода, и листик всплыл на поверхность.

Ну да, Катя. Катя была замужем за другом моего друга. Мы познакомились на дне рождения, и я её приревновал. Влюблялся и влюблялся до тех пор, пока в жизни ничего не осталось, кроме комка в горле, который мешал глотать. И я пошёл отбивать Катю у мужа. И — надо же — отбил! Какой я был упорный, оказывается. В прошлой жизни.

И, кстати, совершенно зря отбил. Спустя шесть лет мы разъехались. Детей у неё всё равно быть не могло. Наверное, поэтому и за мужчин она не слишком держалась.

А потом я познакомился со второй женой. Ну, это была настоящая жена. В том смысле, что имени я её не запомнил: просто Жена. Она покупала мне свитера и кормила пловом. Она спрашивала про работу, а я ей отвечал: «Сегодня заказали две машины, а на одну потеряли путевой лист. Ну и Василенко разорался на этого рыжего». Рассказывать было неинтересно, да и она не внимательно слушала. Но ведь мы же семья. Поэтому я купил машину, которая нам не нужна. Но ведь мы должны ездить вместе на дачу. Она купила чехлы.

Она купила чехлы в машину. В машине были чехлы. В машине были такие полосатые чехлы. Чехлы и освежитель воздуха.

Мы обнимались, она прижимала меня к себе. Мне было душно, но я обычно не разжимал рук, терпел, чтобы её не обидеть. Обниматься было так жарко. А платье у неё шуршало, как…

Ну да, как у мамы.

А ведь Красноглазый уже всё понял. Он ходил, талдычил своё. Старики над ним смеялись и кидали палками. А он всё нудел и талдычил своё про внешний мир. Послушаешь его с утра, пока солнце не припечёт, потом встанешь, не дожидаясь, пока он фразу закончит, слепишь бутылку из смолы и пойдёшь к сливе, на которой тли пасутся — за вином. Угостишь его. Он пьёт и всё заливает.

Он говорил, что… Вот вспомни теперь на трезвую голову. Он говорил так: «Сперва мы пишем книгу, а потом — читаем». В первой жизни события вызывают эмоции. А во второй — эмоции вызывают события. И мы проживаем наши эмоции в обратную сторону.

Я щурился от весеннего солнышка и развлекался тем, что глядел сквозь бутылку. Сквозь пустую бутылку солнце розовое. Сквозь полную — фиолетовое. А он распинался: мол, запоминайте, молодой человек. Сейчас вы кретин беспамятный, помесь растения с насекомым. А как нахлынет — задумаетесь.

Я шёл пописать на дерево, а он стоял за спиной и нудел: наивно, говорит, полагать, будто то, что мы думаем и чувствуем, происходит у нас в голове. Мозг — только приёмник и транслятор. Сперва — транслятор. Мы рождаемся животными из мяса и костей и день за днём посылаем в эфир всё более сложные сигналы: растём, спотыкаемся, учим буквы и цифры, ссоримся, любим, получаем зарплату, ревнуем, прыгаем в бассейн с трёх метров. И посылаем в эфир сигналы радостей, ненавистей, сожалений. И след наших эмоций, слепок наших мыслей хранится где-то извилистой линией, красной змейкой кардиограммы, канавкой виниловой пластинки.

А потом — где-то рождается другое существо. Вы меня слушаете? Совсем другое, неважно какое — чешуйчатокрылое или слизистое. Какой-нибудь малоизвестный Fenobulidofulus Vulgaris. Или вообще инопланетянин. А ведь своей головы-то у него тоже нет! Всё оттуда. И он читает свой след из прошлой жизни. Проживает свои эмоции заново. Но — с конца. Вы слушаете меня? В обратную сторону проживает! Запомните хотя бы эту простую мысль: «Мы это уже чувствовали». Только по другому поводу.

Я нагибался за бутылками, собирал их в кучу, которая копилась за углом домика внушительным зелёным холмом, шёл мыть руки к ручейку. Опускал ноги во влажную землю у ручья, наслаждался тем, как они впитывают влагу. Мысли от этого становились лёгкими и простыми. Я жмурился и неспешно размышлял о том, что тлиное вино на всех действует по-разному: кто-то злится, а кто-то становится добрее. Вот я, например, добрый: кто-то бы уже прогнал этого вшивуху, заплевал бы его желчью из-под ног. А я терплю. А чего — он безвредный.

Теперь понимаю: наверное, в прошлой жизни у меня был тоже такой сумасшедший знакомый. Из тех, что непрерывно собирает подписи за прекращение работы комбината, выбросы которого ядовиты для редкого вида белок в соседском бору. А, может, он изобретал машину, которая должна была создавать электричество из кукурузных початков. То есть, хороший человек, но женщины от таких уходят к тем, кто тоже непрерывно ищет, но не смысл жизни, а способы заработка.

И ещё в прошлой жизни была вторая жена, с которой я жил до гибели. И чувствовал я к ней то же самое, что к маме несколько лет от своего появления из кокона. Но только если жена меня постепенно начинала раздражать, то к маме я только лучше и лучше относился с каждым днём. Потом мама ушла — в тот момент, в котором я в прошлой жизни встретил вторую жену. А первую жену я в своей жизни люто ревновал до того момента, когда она поддалась на мои безумные ухаживания, не покидала платья в чемодан и не переехала от своего мужа ко мне. Этот момент я проживаю сегодня. В обратную сторону. Я должен после спокойного счастья ощутить укол бешеной ревности, горечи и обиды. Постепенно стихающий. Чтобы это произошло, я должен был потерять жену.

Я распутал стебли входной двери и шагнул на вечереющую поляну. Как говорится, ночью не отличишь соседа от дерева, но в моей голове от свежего воздуха только сильнее зазвенела мучительная ясность. Лёгкие зашевелились, расправляясь навстречу уходящему солнцу. Это навело меня на мысль. Не давая ей исчезнуть, я зашагал к соседскому гнезду. Генка как будто ждал моего стука.

— Что у вас там за гомон? — радостно спросил он. — Ну от тебя винищем несёт!

— Генка, отвечай, только не задумывайся, — попросил его я.