Дорис Лессинг - Маара и Данн

— Как тебя зовут?

Она ответила, и на лице его сразу отразились досада и разочарование. Ей захотелось вцепиться в него и закричать: «Прости, прости, я нечаянно, я не хотела тебя обидеть!» — хотя она и не поняла почему. Он приблизился к ней вплотную, так что она увидела мелкую сеточку красных жилок в белках его глаз, грязь на лице, и сказал:

— Маара. Тебя зовут Маара, я только что тебе говорил об этом.

И она сразу вспомнила: да, и об этом говорил он ей, когда она не в состоянии была ничего понять. Он велел ей забыть свое настоящее имя и запомнить лишь это: Маара.

— Маара, — послушно повторила она, не чувствуя, что эти звуки имеют к ней хоть какое-то отношение.

— Еще раз повтори, — велел он, не веря, что она запомнит, видя, что она не запомнит.

— Маара. Меня зовут Маара.

— Хорошо. А этого парня? — указал он на ее брата. Конечно, она и это забыла. Мужчина сразу понял по отчаянному выражению ее лица.

— Его зовут Данн. Пусть он забудет свое прежнее имя. Данн.

Мужчина отвернулся, направился к двери, но прежде, чем выйти, еще раз повернулся к девочке и выжидающе на нее уставился.

— Маара. Меня зовут Маара, — повторила она.

Он вышел, оставив на этот раз дверь открытой. Снаружи во тьме ночной она смутно угадывала силуэты людей. Она отпустила брата, и тот очнулся.

— Этот дядя хороший, — сказала она ему. — Он наш друг. Он нам помог и не будет тебя пугать. Тот, который тебя пугал, его брат. Тот — плохой.

Мальчик смотрел на сестру, пытаясь понять. Смотрел снизу вверх. Она выше, она на три года старше. Ему лишь четыре, и она привыкла с самого рождения братика опекать его и защищать. Она повторила сказанное: этот — хороший, тот — плохой. Ее зовут теперь Маара, а прежнее имя нужно забыть. А его зовут… Она испугалась: неужели опять забыла? Нет.

— Тебя теперь зовут Данн.

— Неправда, никакой я не Данн.

— Данн. А настоящее имя забудь. А то плохо будет. Очень страшно. Плохой дядька прибежит.

Голос ее дрогнул, она почувствовала, что сейчас разрыдается. Братик погладил ее по лицу, обнял сестренку.

— Бедная Маара, — пролепетал он, и она обхватила его обеими руками, расцеловала, и они вместе расплакались.

Торопливо вошли двое в одежде скальных людей, но эти двое не были скальными, они тоже оказались своими. Они принесли с собой одежду.

— Быстро переодевайтесь.

Ей не понравилась коричневая туника, скользкая, неприятная на ощупь. Рядом ныл братишка:

— Чего, надо это носить?

— Быстро, быстро… — И их потащили к двери. Вспомнив о свече, мужчина вернулся, отлепил огарок от стола, поднял его высоко, обошел комнату, проверив, не забыли ли чего.

Девочка, которую теперь звали Маарой, тоже обернулась, осмотрела помещение, которое им предстояло покинуть.

Маленький брат ее смог запомнить лишь приятное тепло тела сестры, как он к ней прижимался.

— А теперь домой? — спросил он, и она сразу подумала: «Конечно!» — потому что все время мечтала о том, как плохие люди уйдут, как можно будет вернуться и как все будет хорошо. Но хороший человек, брат плохого, сказал ей, сидя перед нею на корточках, когда она не могла ничего услышать и понять из-за мучившей ее жажды, что домой им не попасть. Она подняла глаза к звездам. Отец учил ее, как правильно смотреть на звезды. Она нашла звезды, которые назывались Семеро Друзей. Они и ее друзья, эти звезды. Она сказала тогда отцу: «Но ведь их восемь… Нет, девять!» Он засмеялся и назвал ее востроглазкой. Где теперь ее отец? Мать? Она хотела дернуть за локоть высокого мужчину, который принес одежду, и спросить его, как вдруг вспомнила, что ей уже сказали об этом, просто она ничего не поняла. И она не отважилась переспрашивать. Она увидела, что четверо взрослых быстро двинулись прочь, с ними остались двое, мужчина и женщина. Они гулко дышали, усталые, давно не евшие, не спавшие, не отдыхавшие. Спать… Она почувствовала, что ее тормошат.

— Можешь идти? — спросила женщина.

— Пошли, пошли, — торопил мужчина.

Вокруг каменные дома скальных людей. И никого в них, никого возле них. В деревне пусто. Ее удивляло, что они идут по деревне скальных людей без охраны.

— Где они? Куда все делись? — прошептала она, и женщина ответила:

— Ушли на север.

Скоро они остановились. Над нею маячила голова тягловой птицы. Птица повернула голову боком, чтобы лучше рассмотреть, кто к ней подошел. Девочка боялась этих громадных птиц, клювы и когти которых могли разорвать в клочья кого угодно. Но им предстояло забраться в стоявшую за птицей тележку. Такие неуклюжие повозки, запряженные птицами, использовали крестьяне при полевых работах. Тележка высокая, мужчина поднял девочку и усадил, затем пристроил рядом с нею и брата. Повозка скрипела, — казалось, она вот-вот развалится. Но и взрослые влезли в нее. Птица стояла спокойно, не обращая внимания на скрип и толчки. Раб, возница, управлявший тележкой, обычно заставлял птицу двигаться и останавливаться свистом, девочка много раз слышала, как свистят погонщики птиц. Мужчина и женщина, возможно, не знали этого. Они бормотали:

— Пошла, пошла! — Но птица не двигалась с места.

— Надо свистнуть, — подсказала Маара.

— Как?

— Вот так. — Маара не ожидала, что птица послушается жалкого звука, который она смогла издать, но птица тотчас двинулась, вздымая пыль мощными ногами. Колеса затарахтели, завихлялись на осях, пыль окутала всех густой пеленой. Куда они спешили? Маара опасалась, что эти двое и сами не знали куда, но они переговаривались, громко, чтобы перекричать скрип колес:

— Вон холм!

— А вот и черная скала!

— А это, должно быть, то самое засохшее дерево…

А как же необходимость соблюдать тишину? А как же враги? Грохот повозки разносится по округе, несмотря на толстый слой смягчающей звуки пыли. Братик плачет. Девочка знает, что его укачало, потому что ее тоже укачало. Она засыпает… просыпается, видит голову птицы на фоне звезд, снова засыпает… И вдруг повозка замерла.

Птица изнемогла и рухнула в пыль. Не в состоянии подняться, она засунула голову под крыло.

— Ладно, все равно добрались, — сказал мужчина. Взрослые сняли детей с повозки и потащили за собой.

— Подождите, а птица! — воскликнула Маара. Видя, что они не поняли, она пояснила: — Она умрет, если мы оставим ее там, в упряжке.

— Она права, — удивился мужчина, а женщина улыбнулась ей:

— Молодец, девочка.

Мужчина вернулся к тележке, попытался развязать узлы упряжи, но не смог. Он вынул нож и перерезал постромки. Птица поднялась, подошла к повозке и снова рухнула, привалившись к колесу, поворачивая голову и оглядываясь, открывая и закрывая клюв. Ее тоже мучила жажда.