Евгений Лукин - Клопики

Дрогнувшей рукой Мирон снова принимается размешивать чай, хотя сахару в него он так и не положил.

— Ну и главное. Помехи-то не только на «клопиков» действуют. Вся твоя бытовая электроника тут же заглючит: сотик, компьютер, стиральная машина. Легонько так, но заглючит. Да еще, не дай бог, у соседей та же хрень начнется. Хорошо, если морду бить придут, а ну как сразу настучат? Оно тебе надо?

Мирон убит. Не допивши чаю, горестно благодарит за угощение, кладет устройство в пакет и уходит в глубокой задумчивости.

Когда-то я работал репортером. Существовало такое ремесло — основа журналистики, то бишь второй древнейшей профессии, четвертой власти… и прочая-прочая-прочая. А потом стряслось с нами, неутомимыми поставщиками новостей, примерно то же, что и с литераторами: репортером возомнил себя каждый.

Хотя почему возомнил? Скорее уж стал. Действительно, какой смысл посылать на место происшествия (да еще и за счет редакции!) специального корреспондента, если сенсация спустя каких-нибудь пять минут с момента ее возникновения уже гуляет в Сети и каждый может увидеть все воочию и с любой точки!

Ни тебе командировок, ни зарплаты, никуда не нужно лететь сломя голову (все равно опоздаешь) — сиди перед монитором, наудачу подключаясь то к одному «клопику», то к другому, пока не набредешь на что-либо, способное заинтриговать хотя бы крохотную часть почтеннейшей публики.

Разбиваю монитор на шесть окошек и запускаю поисковик. Система давно отлажена. Не в пример дилетантам, мечущимся от Камчатки до Экибастуза и остающимся в итоге ни с чем, я пасусь исключительно в нашем районе, поскольку свято уверен, что везде происходит одно и то же. Впрочем, левый нижний экранчик у меня всегда в свободном поиске (вдруг повезет!). Время от времени картинка исчезает, залитая серебристо-серым мерцанием, — стало быть, где-то врублен «клоподав». Он же — «клопомор». Иногда сквозь мельтешение искорок слабо проступают контуры людей и предметов. Видимо, работает объективчик последнего поколения, способный кое-как с помехами справляться.

Вот потому я и не советовал Мирону приобретать левак китайской сборки. «Клопики»-то ведь тоже совершенствуются, прогресс на месте не стоит…

Полупрозрачный серенький снегопад помех внезапно перечеркивается черным косым крестом, и поставленная неделю назад программа тут же переключается на другой канал. Стало быть, заподозрила, что с данной точки ведется наблюдение некой силовой структурой. Ну и пусть себе ведется. Государству я не конкурент.

Остальные пять прямоугольничков исправно выдают изображение вполне приличного качества. На правом верхнем занимаются любовью. Механический шпиончик расположился на потолке весьма удачно — как раз над койкой. Ничего интересного, но я на всякий случай даю увеличение и прибавляю звук. Очень вовремя. Женщина (она снизу) кричит, злорадно оскалясь, прямо в объектив:

— Смотри-смотри!.. Вот это мужик! Не то что ты, огрызок!..

Должно быть, тоже тешит себя надеждой, что бывший ее супруг скрежещет зубами перед монитором.

Машинально прерываю поиск, набираю код. Порнуха с крайнего правого экранчика исчезает, а взамен обозначается знакомая до боли спаленка. Сосредоточенная Ольга Марковна сидит за трельяжным столиком и хмуро вглядывается в экран, временами трогая клавиатуру. Что у нее там, хотелось бы знать? Перебираю все возможные углы зрения, но заглянуть через Оленькино плечо мне так и не удается.

Разочарованный, снова переключаюсь на поисковик.

Да-а… Не волна, даже не девятый вал — цунами разводов прокатилось пару лет назад по всей стране. Так тряхнуло, что все скелеты в шкафах загремели. Забавно, однако распались в основном семьи, слывшие благополучными. Неблагополучные, в большинстве, убереглись. Наш с Марковной союз, как сами догадываетесь, многие знакомые считали идеальным.

Откуда угодно ждали катастрофы: из космоса, из-под земли — а она, тихая, будничная, взяла да и пришла из магазинчиков бытовой электроники. Рождаемость, насколько я слышал, упала чуть ли не до нуля, да и как не упасть! Попробуй воспитай ребенка, если ребенок все о тебе знает!

Кстати, о детях: дочурка наша (сейчас она, представьте, замужем) после развода родителей почему-то приняла папину сторону. Должно быть, тоже вышла на «клопиков» и такое о маме разведала, что мои собственные похождения показались невинной шалостью. А я вот, дурак, так ничего насчет Марковны и не выяснил — стоило тайному стать явным, растерялся, чуть не рехнулся от стыда и раскаяния, а когда опомнился — поздно, брат! Память-то у «клопиков» в те времена была коротенькая — с нынешней не сравнить, и до архивов еще не додумались. Пропустил момент — ничего уже потом не восстановишь.

Так-то, господа правдолюбы: хотели прямоты во всем — получите и распишитесь. А уж кричали-то, кричали: нам скрывать нечего, вот они мы — все на виду! Теперь, надеюсь, прижухли…

А впрочем… Что это я? Не прижухли и никогда не прижухнут. Так уж устроен наш обывателиус вульгарис, полагающий главными своими достоинствами честность и правоту. За неимением иных достоинств.

— То есть как это ни в чем не виноват? — говоришь такому. — Вот же запись!

— Подделка!

— Да невозможно запись подделать!

— Значит, уже возможно!

— Ничего себе! Это, выходит, на всех пятнадцати «клопиках» подделка? Со всех ракурсов?

— Со всех!

Пена у рта — и ничего ему не докажешь. Все кругом виноваты, только не он. А потом будет рассказывать, что за правду пострадал.

Семейные скандалы стали своего рода искусством: всяк работает на зрителя, причем вдохновенно, чувствуя себя как на подмостках. Иногда возникает подозрение, что об этом-то они всю жизнь и мечтали. Сам я мысленно разделяю наблюдаемых на «шпионов» и «актеров». «Шпионы» вечно таятся, лица — каменные, в глазах — испуг, каждое слово, каждый жест продуманы и осторожны. «Актеры» же (вроде меня) ощущают себя под приглядом вполне уютно, подмигивают «клопикам», заводят с ними беседы, часто препохабнейшего содержания — и правильно: не подсматривай!

Внезапно что-то на среднем экранчике снизу привлекает мое внимание, хотя вроде бы ничего там особенного не происходит: запрокинул человек искаженное лицо и ораторствует прямо в объектив. Однако за два года ловли сюжетов чутье у меня обострилось изрядно. Раздвигаю изображение в полный формат, включаю звук.

— Ты думаешь, ты первый? — с ненавистью, прожигая взглядом, обращается ко мне с экрана тот, кому я дал слово. За спиной его распахнутое настежь окно, в котором ни крыш, ни проводов — одно лишь синее небо. Должно быть, дело происходит примерно на уровне девятого этажа. — Ты не первый! Были и до тебя такие — покруче! Вот… — И оратор, задыхаясь, потрясает перед «клопиком» раскрытой книгой.