Владимир Ильин - Бог из машины

В это время штурмбанфюрер налил Хармaнy дорогого коньяка и сказал, поднимая свою рюмку:

– Меня зовут Фельдер, Карл Фельдер. Можнo просто – Карл. Заведую лагерной канцелярией.

Они выпили, и Фельдер спросил:

– Надолго к нам?

– Это будет зависеть от вас, – сказал Харман.

– Как там Берлин? Что нового слышно в верхах? – напирал штурмбанфюрер.

Харман не успел ответить, потому что вернувшийся комендант поинтересовался целью прибытия обер-лейтенанта в Харвиц.

Вместо ответа Харман предъявил свои документы. У него имелось командировочное предписание, выписка из приказа рейхслейтера Розенберга о вьвозе материальных ценностей и, наконец, удостоверение личности офицера вермахта.

Он мог бы сказать, что прибыл в Харвиц, представляя своей скромной персоной оперативный штаб Розенберга по оккупированным областям рейха. Этот штаб был создан два года назад, после того, как фюреру стало известно, что различные художественные и материальные ценности, конфискованные эсэсовцами в России и Польше, беспощадно грабятся и уничтожаются. Узнав, что многие произведения искусства оцениваются миллионными цифрами, Гитлер пришел в ярость. Результатом этого явилось его "Распоряжение о полномочиях Розенберга по конфискации и использованию культурных, научных и материальных ценностей в оккупированных восточных областях". Оперативный штаб Розенберга, расположенный в Берлине, ведал доставкой вышеупомянутых ценностей на запад. Часть произведений искусства направлялась непосредственно в Берлин, другая часть – в знаменитую "Янтарную комнату" в Кенигсберге, а кое-что оседало в многочисленных концлагерях, причем в последнем случае материальный фонд непрерывно пополнялся за счет конфискации у заключенных золотых изделий и прочих ценностей. Сейчас, когда русские неудержимо наступали на фронте, чиновники из оперативного штаба решили немедленно сосредоточить все ценности в столице. В концентрационные лагеря и другие места скопления сокровищ были посланы специальные команды на машинах-сейфах и в сопровождении охраны. Так Харман попал сюда, в Харвиц. Но он не стал рассказывать это фон Риббелю, потому что тот и так все знал.

Внимательно изучив документы, фон Риббель аккуратно сложил их, вопросов больше задавать не стал, зевнул и протянул бумаги обер-лейтенанту. Тут Фельдер, уже порядком захмелевший, встрепенулся и заявил, что, пока он – начальник канцелярии, все документы должны проходить через него. С этими словами он выхватил у Хармана предписание, пробежал его глазами, чуть было не прожег сигаретой и, сообщив, что подпись рейхслейтера – фальшивая, захихикал.

– Не обращайте внимания… – начал было фон Риббель, но тут же вынужден был замолчать, так как в кабинет ввалилась какая-то чудовищная личность. У личности было лицо первобытного человека, возраста она была пожилого, и на нее был напялен неопрятный мундир ротенфюрера СС.

– А это господин Шарц, – пояснил со вздохом фон Риббель Харману, – начальник подразделения СС, выполняющего охранные и… э-э… карательные функции… Ганс, – обратился он к личности, – познакомься: господин Харман прибыл к нам с особым заданием из Берлина.

Исполнитель охранных и карательных функций почесал в затылке рукоятью тяжелой плети, болтавшейся у него на запястье, и из его чрева исторглись странные звуки, видимо, долженствовавшие продемонстрировать еro почтение к Харману. Ко всему прочему он был в состоянии тяжелого и, скорее всего, хронического опьянения.

Фон Риббель заверил Хармана, что весь персонал лагеря готов всячески содействовать той миссии, с которой обер-лейтенант сюда прибыл. В частности, непосредственную помощь в отборе ценностей ему окажет Карл Фельдер, а рабочую силу и решение прочих, вспомогательных, вопросов обеспечит Шарц (личность что-то буркнула и вновь почесала в могучем затылке). Затем оберштурмбанфюрер попросил Хармана представить ему утром подробный рапорт о стычке с партизанами и пожелал приятного отдыха, добавив, что размещением его распорядится опять-таки ротенфюрер.

В свою очередь, Фельдер поднял помутневший взгляд и объявил заплетающимся языком, что у солдат фюрера не может быть отдыха, пока идет война.

– Это преувеличение, – сказал невозмутимо Харман. – Любой человек нуждается в отдыхе. Отдых позволяет человеку восстановить силы.

Потом он встал, поднял руку и произнес:

"Хайль Гитлер!" Все молча глядели на него…

Он уснул, будто провалился в темноту, хотя еще секунду назад не испытывал никакого желания спать. И не было у него ни слов, ни мыслей, словно чья-то невидимая рука щелкнула выключателем, ведавшим его сознанием…

Проснулся он так же внезапно. За окном хлопали отрывистые выстрелы, потом затрещали автоматные и пулеметные очереди. Слышались чьи-то возбужденные крики и надрывный лай собак. Харман вскочил и выглянул в окно. Лучи прожекторов метались, пытаясь пробить не то густой туман, не то дым, и ничего нельзя было разглядеть. Вдобавок ко всему взвыла сирена, заглушая пальбу.

Совсем рядом раздался тяжелый топот, и силуэты в военной форме метнулись куда-то за угол.

Харман бросился к двери, но что-то остановило его на полпути. Он вспомнил, что ему нельзя ни во что вмешиваться… Стрельба и лай стихали, удаляясь, но сирена выла, не переставая. Помимо своей воли, Харман подошел к кровати, лег и опять перестал существовать.

Когда он вновь открыл глаза, было уже утро. Он лежал на мягкой кровати, рядом с которой, на тумбочке, чернела Библия небольшого формата. Харман взял ее и быстро пролистал страницы в обратном порядке. Затем отбросил одеяло, аккуратно и быстро оделся (одежда его уже была вычищена и даже проглажена) и подошел к окну.

Домик для приезжих, где его разместили накануне, стоял на пригорке, и из окна открывался панорамный вид на лагерь. Харман долго разглядывал его…

Ровные ряды деревянных бараков без окон и с потемневшими от времени стенами. Колючая проволока вдоль бетонных плит в два ряда, предупредительные знаки: ток высокого напряжения. Посередине лагеря – пустынный песчаный аппельплац…

В дверь постучали, вошел солдат, на котором поверх мундира был надет белый передник. Солдат доложил, что готов сопроводить господина обер-лейтенанта на завтрак.

В небольшой, но опрятной офицерской столовой было пусто. Солдат доложил, что господа офицеры уже откушали и отправились выполнять свой долг на благо фюрера и великой Германии, а посему завтракать Харману пришлось в одиночестве.

После завтрака Харман вернулся в свою комнату, и через несколько минут его рапорт коменданту был готов.

Несмотря на довольно поздний час комендант лагеря занимался физзарядкой на специальной площадке у своей виллы. На нем был тренировочный костюм. Фигура у него была почти идеальная, если сделать скидку на возраст.