Элеонора Мандалян - И я сказал себе: нет!

– Мы можем с тобой сообща вспомнить дальнейшие опыты американца Оргела по воссозданию процесса репликации, селективных сочетаний нуклеотидов и аминокислот… Кэанс-Смита, полагающего, что РНК слишком сложно организована, чтобы стать исходным генетическим материалом. Но…- Орбел начинал нервничать.

– Стоп! Мы подошли к главному.- Карагези откинулся на высокую спинку кресла, сделал внушительную паузу, чтобы сын осознал всю значительность момента.- По мнению весьма кстати упомянутого тобой Кэанса-Смита, РНК эволюционировала от более примитивной, на наш взгляд, самовоспроизводящейся структуры. Ты помнишь, что он имел в виду?

– Конечно. Он имел в виду глину,- вяло отозвался Орбел.

– Совершенно верно,- подхватил Карагези.- Глина! Уникальнейшая среда. Образуется на кристаллической решетке из атомов…

– Кремния, алюминия, кислорода и водорода.

– …которые имеют обыкновение накапливаться отдельными слоями. Но! С ростом кристаллов в решетке возникают искажения.

– Ну да. Место кремния, например; занимает алюминий.

– Молодец, сын. У тебя хорошая память. А помнишь эксперименты Вейса из Западной Германии? Он обнаружил, что информация искажений копируется последующими слоями решетки. Вот в чем фокус. Вот что заинтересовало меня. Вот чем я занимался большую половину своей жизни в науке. Изучая свойства обыкновенной глины, я сумел доказать экспериментально, что глина выборочно соединяет нуклеотиды, образующие затем устойчивые связи. “Тигран!- сказал я себе.- Слепец! Ты искал протожизнь, а сам ходил по живому. Ты топтал, попирал ногами собственную колыбель, которая дыщит, взаимодействует с окружающей средой… Самовоспроизводится! Живет!” И я окончательно уверовал, что способен вот этими самыми руками, подобно библейскому богу, замесив глину, соз дать из праха земного Адама и Еву.

Орбел смотрел на отца и не мог разжать зубы – все слова, способные зародиться в нем, вдруг утратили смысл.

– Конечно, я не бог и даже не скульптор. Все это художественные аналогии, не более. Я ученый. “Замесить глину”- лишь эффектная фраза, за которой годы раздумий, поисков, расчетов, опытов. За которой аппаратура, инкубаторы с идеальной средой, термостатами и увлажнителями, искусственной радиацией и электрической насыщенностью водяных паров. Я сутками не разгибал спины, не отходил от микроскопа… Человек тщеславен. Возомнил себя божественной копией. Дарвин низвел наших предков до обезьяны. Я спущусь еще ниже – к праху земному.

– Я не ослышался, отец? Не помутился рассудком?- оборвал его Орбел, вновь обретая дар речи.- Ты создал Лилит из… глины?- В его вопросе прозвучали упрек и разочарование.Зачем ты это сделал, отец?

Меньше всего Карагези ожидал такого вопроса. Он думал, Орбел вскочит с места, бросится к нему с восторженными похвалами. Ведь он сделал то, что никому в мире сделать не удавалось. Нет, положительно, он ждал от сына другой реакции.

– Легенда о создании человека из глины, из праха земного имеется едва ли не у всех народов мира,- сказал он обиженно.- У античных греков и иудеев, у вавилонян, шумеров, древних китайцев и египтян, среди племен Центральной Индии и аборигенов Австралии, у индейцев Америки и Африки, у жителей островов Тихого океана, в Панопее. Жители островов Палау в Тихом океане уверены, что людей лепили из глины, замешенной на крови животных. Заметь: на крови. Не я первый додумался до этого. За тысячи лет до меня человеческий ум искал и постигал, казалось бы, непостижимое. А может, просто знал? По вавилонской легенде, бог Бел отрезал собственную голову, чтобы другие боги, смешав его кровь с землей, вылепили первых людей. Не удивительно ли?… По-еврейски “Адам” значит “человек”, “адама” – “земля”.

– Я смотрю, в оппоненты ты выбрал себе Библию и мифологию,- усмехнулся Орбел.- Но тогда тебе следовало свое творение назвать Евой, а не Лилит.

– Э-э, нет. Ева была создана из ребра Адама, а не из глины. Я хотел воссоздать первую прекрасную дочь Земли. И я ее воссоздал. Она должна пленить мир.

– Прости, отец, ты знаешь мои увлечения мифологией, и я могу кое в чем тебе возразить, напомнив образ диаметрально противоположный той прекрасной соблазнительной деве, которую желали видеть в ней поэты и писатели. О Лилит впервые упоминалось в каббалистической книге “Разиэл”, как о Первой Еве, не так ли? А в книге “Зогар” она становится матерью демонов. И уже отсюда перекочевывает в европейскую литераrypv как поекряеная но дьявольская женщина, умеющая перевоплощаться, сильно завладевает мужчинами, чтобы родить от них детей. У иудеев ее считали вредительницеи деторождения.

– Замолчи,- отмахнулся отец.- Я такого не помню.

– А вот я помню,- настаивал Орбел.- В одном из преданий она стала женой, демона Сатаниила. Чего ты хочешь? Зачем портишь мне знаменательный день?- поморщился Карагези.

– День действительно знаменательный,- согласился Орбел.- Лилит прославит и увековечит тебя. Описание твоего беспрецедентного эксперимента войдет в учебники и справочники. Но… насколько я смог заметить, с Лилит не все в порядке…

– Увы,- вздохнул Карагези.

– Кто она? Объясни: юная дикарка, которую ты не успел еще оформить в существо социальное, или… право же, не поворачивается язык… животное в облике человека?

– В этом-то вся загвоздка,- хмуро признался Карагези. – Я и сам до конца не могу понять, кого сотворил. Что с ее мозгом? И что именно тормозит нормальное умственное развитие… или вовсе исключает его: отсутствие наследственности? Дефекты генного кода? Или мозг не поддается ускоренному развитию? Кажется, я сойду с ума, если не решу эту загадку.

А в понедельник они с отцом читали в зарубежных газетах броские заголовки: “Библейская дева во плоти”, “Глиняная девушка”, “Искусственная леди из СССР”. Но наряду с восторженными попадались и другие: “Кто ты, существо из глины?”, “Человек-или животное?”, “Осторожно! Оно кусается…” Отец и сын не обменялись мнениями. Они молча вышли из дома, молча доехали до НИКа, молча шли по аллее, в толпе сотрудников и стажеров, спешащих на свои рабочие места, в толпе людей, для которых труд давно стал чем-то привычным, обыденным, не мешающим иметь другие интересы, увлечения, занятия. Еще вчера Орбел принадлежал к их числу, а теперь вот мысль о девушке, которая никогда не станет такой, как все, не давала ему покоя.

А в лаборатории снова было все казенно и буднично. За одним из столов сидел Роман Борисович и что-то записывал в журнал, будто и не выходил отсюда с самой субботы.

– Утро доброе, Роман Борисович,- приветствовал его Карагези не то утвердительно, не то вопросительно. И, кивнув в сторону закрытой двери, осведомился:- Как там?