Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

Неспешно, но тяжело отдуваясь, изрядно вспотев и утратив всякое удовольствие от прогулки, доктор Гаспарян дошел до площади, за которой начинался городской парк. Вся площадь была запружена народом.

«Разве сегодня среда, пятница или воскресенье? – усомнился доктор. – Так нет же. Сегодня вторник. Но бесплатная раздача еды, лекарств, одежды, книг, спортивного инвентаря и предметов искусства происходит только по средам, пятницам и воскресеньям… Что же здесь происходит?».

Доктор подошел ближе и разглядел в толпе неряшливых парней и девушек с расширенными зрачками пустых глаз; мужчин и женщин в безупречных костюмах с застывшими гримасами брезгливости на лицах; стариков и старух с поджатыми губами и прищуром, демонстрирующим неодобрение; разукрашенных помадами и пудрами существ без возраста и пола, завернутых в ленты ткани, пластика и винила всех цветов радуги; совсем маленьких детишек, звонко чавкающих жевательной резинкой, поедающих конфеты и сэндвичи, облизывающие облачка сахарной ваты и карамельных петушков, гложущих сладкие кукурузные початки и полностью поглощенных этими занятиями.

Толкаясь, ругаясь, плюясь и норовя оттоптать ноги соседям, все толпились перед воротами, за которыми находился парк и Дворец Трех Толстушек. Огромные, высотою в пять раз выше человеческого роста, железные ворота были наглухо закрыты.

«Почему закрыты ворота? Да потому что я сюда впервые за двадцать лет решил наведаться. Везет, как утопленнику» – невесело усмехнулся доктор Гаспарян.

Толпа шумела все громче. Людское море пришло в движение, волнуясь и пуская рябь по своей поверхности. Из-под ворот слышались трески разрываемой ткани, хруст костей и крики злобы и боли.

Доктор подошел к девушке, державшей на руках крохотную собачку в розовой кофточке. Сержу показалось, что девушка выглядит наименее опасно. По крайней мере, хотя бы руки у нее заняты.

– Прошу прощения, вы случайно не знаете, что здесь происходит? Почему народу так много, что за причина его волнения и почему закрыты ворота парка?

– Ты чо, ко мне яйца свои седые подкатываешь что ли, старикан? – фыркнула девушка, смерив Гаспаряна взглядом и тут же закатив глаза.

– Я… нет… вы только не подумайте… я действительно не… – растерялся доктор, соображая, не пора ли обнажить кинжал или достать пистолет.

– Произвол диктатуры, нарушение прав человека и поругание всех цивилизованных норм и законов – вот чего тут происходит, – косо глянув на мямлящего доктора, проворчал лысый старик, стоявший рядом с девушкой. – Полиция не впускают людей в парк!

– Почему же их не впускают?

– Чтобы они не пришли на помощь к тем, которые уже проникли за ворота и пошли к Дворцу Трех Толстушек.

– Я ничего не понимаю, уважаемый, и прошу меня простить…

– Ты из какого гнезда выпал, кукушонок облезлый? – перебил Сержа старик. – Во всех новостях уже раструбили, что сегодня утром наркоторговец Сеткин и артист Канатов собрали народ и приступили к штурму Дворца Трех Толстушек.

– Торговец наркотиками?..

– Да. Люди Сеткина и Канатова хорошо вооружены, но подступы к Дворцу охраняет полиция и гвардия Трех Толстух. Бойня выйдет, что надо.

И действительно, грохнуло несколько очень далеких выстрелов, на которые толпа ответила восторженным ревом.

«Значит, я чуть не прозевал такое значительное событие. Похоже, пациентов скоро станет в разы больше, – подумал доктор Гаспарян. – Дернул же меня черт отправиться на прогулку именно сегодня и именно сюда…»

В это время, как раскаты грома, пророкотали пушечные залпы. Не только доктор, от испуга выронивший трость и чемоданчик, поспешно отступил на несколько шагов – вся толпа шарахнулась и развалилась. Дети заплакали, растеряв сладости; девушка бросила собачку, и та пронзительно затявкала. Но в мановение ока под непрекращающейся канонадой люди опомнились и подняли шум, перекрывающий грохот орудий. Толпа наседала на ворота и кричала:

– Сеткин! Канатов! Мы с вами!

– Долой Трех Толстух! Долой тиранию! Кайф для всех!

Внезапно оказавшись в бурлящей гуще человеческой массы, доктор пришел в ужас. С него слетела шляпа, упали очки и развязались шнурки, удерживавшие маску-респиратор. Сержа Гаспаряна узнали. Некоторые бросились к нему – то ли ища помощи, то ли желая поживиться содержимым его карманов. Но все они увязли в толпе. Сам доктор чуть не плакал.

– Выпустите меня! Мне нечем дышать! Сердце! Сердце! Сейчас остановится! Задыхаюсь! – хрипел Гаспарян, отчаянно извиваясь среди людских тел, плотно стиснувших его со всех сторон. Наконец, ему удалось просунуть руку под плащ. Едва соображая, что делает, Серж дрожащими пальцами снял пистолет с предохранителя и, не вынимая его из-за пояса, нажал на спусковой крючок. Короткая очередь изорвала брючину и полу плаща, но не тронула самого доктора. Людям, прижатым к Гаспаряну слева, повезло меньше. Кому-то пули угодили в живот, другим раздробили колени и бедра, третьим прошили ступни и голени.

– Проклятые кровопийцы! Они стреляют по нам из башни! Отомстим! Порвем прихвостней Трех Толстух! – завопил кто-то возле самого уха доктора, заглушая крики и стоны раненных.

Толпа, как щепку неся в своем потоке Гаспаряна, устремилась через площадь к улочке, на углу которой стоял дом с высокой старой башней. Вместе с остальными телами доктора затащило сперва в темное затхлое помещение, а потом потянуло вверх по винтовой лестнице. В узкие окошки, похожие на бойницы, проникал свет, но его было очень мало. Кроме того течение людской реки замедляли щербатые каменные ступени и переломанные перила.

На двадцатой ступени подъема в жужжании тысячи голосов промелькнул крик Гаспаряна:

– Ах, у меня лопается сердце, и я потерял каблук!

Когда доктор оказался на последнем этаже он и сам, несмотря на обширные медицинские познания, не мог понять, лопнуло ли его сердце, или еще бьется. Перед глазами Сержа все плыло, ноги подкашивались. Судорожно глотая воздух, он вцепился в каменные перила площадки, расположенной на вершине башни.

– Здесь нет никаких полицаев! Ушли, мерзавцы! Ничего, попадутся они нам еще! – кричали люди вокруг. – Зато отсюда хорошо виден Дворец! Смотрите, как парни Сеткина и Канатова жмут гвардию Толстух!

Как и все остальные, Гаспарян посмотрел в ту сторону, где происходило сражение. Он увидел, что некогда прекрасный парк уничтожен – разорван снарядами и пережеван гусеничными траками танков и самоходных артиллерийских установок, которые плотным кольцом окружили Дворец. Из их стволов то и дело вырывались вспышки, словно кто-то пускал солнечных зайчиков. Сталкиваясь со стенами и колоннами Дворца, снаряды разрывались, как хлопья серой ваты, оставляли трещины и щербины в штукатурке. Но Дворец был крепок – потеряв изрядную долю замысловатой лепнины и замысловатой резьбы, роднившей его с декоративной шкатулкой, он продолжал стоять под пеленой белого прозрачного дыма. То тут, то там на изрытой земле, смешанной с буйной зеленью и кровью, виднелись распростертые тела людей в гвардейской и полицейской форме. С высоты башни они казались крошечными, как муравьи.