Владимир Бочкин - Синдром бездны (СИ)

Я включаю мотор и быстро приближаюсь к нарушителю. Нужно подойти хотя бы метров на двадцать, тридцать, чтобы выбросить сеть.

Через несколько минут я начинаю сомневаться в своём оптимизме. Летун оказался очень хорош и так искусно лавирует в потоках, что я никак не могу сократить дистанцию. Я всё равно лучше, но для поимки нужно время, а оно стремительно тает. В этом заброшенном месте безлюдно, мы остаёмся вдвоём. Я с беспокойством думаю о том, что будет, если ему удастся нырнуть в расщелину. Тогда у него появится преимущество. Маленькие крылья больше подходят для полётов в этой теснине, и скорость перестанет иметь решающее значение. Неужели придётся стрелять! За всё время службы, я ни разу не вытащил оружие из кобуры, а стрелял только в тире и если честно не очень удачно. Стрелок из меня, мягко говоря, не выдающийся, я предпочитаю полёты.

На нас надвигается чёрный провал, я прибавляю скорость и включаю громкоговоритель.

— Борт А-4, немедленно разворачиваётесь. Чёрт, идиот, на что ты надеешься, немедленно сворачивай и становись на курс.

Нас никто не слышит, и я решил не церемониться, но летун не обращает на меня ни малейшего внимания.

— Стой, стрелять буду!

Фраза глупо звучит в пространстве, но старые традиции так просто не умирают.

Опыт и талант имеют преимущество, перед просто талантом и расстояние между нами начинает неумолимо сокращаться. Остаётся несколько метров до нужной дистанции, и я, наконец, могу внимательно рассмотреть крылья беглеца. И мне всё становится ясно.

Летун нервничает и сбивается. Поток начинает бросать его, он теряет чувство движения, ощущение пространства. Теперь я спокоен. Точно знаю, что он в моих руках.

Я иду на сближение и щёлкаю рубильником пульта, который находится передо мной. Пушка гулко выстреливает очень длинную и прочную сеть, которая окутывает нарушителя вместе с его крыльями, и он тут же камнем летит вниз. Меня встряхивает. Это нормально и я не переживаю насчёт веса. Мои крылья способны выдержать вес двух обычных летунов с крыльями, не считая меня, разумеется. Но мощь и грузоподъёмность крыльев хранителей не влияют на манёвренность за счёт более совершенного строения и аэродинамики.

С грузом в сетке, словно лечу из магазина, я, наконец, беру курс на Базу. Доставка на дом.

Остаётся надеяться, что доберусь до работы без приключений. На одно утро вполне достаточно. Кроме того, трудно играть в догонялки, когда у тебя висит такой груз. Можно, конечно, но очень хлопотно. Болтанка большая.

Перед ангаром Базы, я включаю радиомаяк с позывными, и громадные ворота мягко распахиваются. На пульте зажигается зелёная лампочка. Значит, путь свободен и посадка разрешена.

Я влетаю в распахнутое отверстие, и зелёные огоньки указывают место посадки. Я уже давно выключил двигатели, всегда предпочитаю свободный полёт. Мягко планирую на площадку.

В ангаре приглушённое освещение, чтобы дать глазам привыкнуть к свету после полутьмы пространства. Ко мне подбегают два механика и сноровисто освобождают от крыльев. Я могу сделать это сам, но помощники очень экономят время.

Двое офицеров службы расследований, уже осведомлённые о моём прибытия, терпеливо ждут у входа в Базу. Я подхожу к ним.

— Ещё одного нарушителя приволок! Хочешь план перевыполнить? — смеясь спрашивает Борис Петрович. — Что он натворил? Нарушил правила полётов?

Мы направляемся к месту, где механики освобождают беглеца от сетей.

— Нет, немножко сложнее, — говорю я. — Не хочется делать поспешных выводов, но, кажется, это он устроил аварию и падающий его рук дело. Посмотрите на его крылья. Как они вообще умудрились столкнуться! Чего только не бывает. Наверное, вылетели друг на друга из-за скалы. Или закрутило потоками.

— Выясним, — говорит Борис Петрович. — Но если ты прав, дело серьёзное и штрафом он точно не отделается.

— Дело ещё серьёзнее. Он пытался бежать и даже не подумал помочь пострадавшему.

Улыбки на лицах офицеров увядают. Борис Петрович цедит сквозь зубы.

— Интересно, этот летун понимает, как он влип!

В пространстве может случиться всё что угодно, и никто не застрахован от аварий. Даже я как-то вляпался, несмотря на всё своё мастерство. Но все летуны зависят друг от друга, и нет большего кошмара, чем бесконечное падение в бездну. И зачастую, единственная надежда на других летунов.

Если крылья не повреждены, и ты можешь оказать помощь, ты её обязан оказать. Нет более страшного преступления в уголовном кодексе, чем неоказание помощи падающему. Но если обычный летун отделается штрафом или тюрьмой за равнодушие, я уж не говорю об общественном порицании, то неоказание помощи человеку которого ты сам же сбил, однозначно толкуется как убийство при отягощающих обстоятельствах. Фактически — это двойное убийство. Первый раз, когда сбиваешь человека, второй, когда оставляешь его падать. А если человек не погиб, то, как покушение на убийство. Теперь всё зависит от того, остался пострадавший жив или нет. Но я вспоминаю, как он падал и у меня возникают большие сомнения по этому поводу. Люди в сознании не летают как топор. Вся надежда на расторопность моих коллег.

Освобожденный от пут беглец, оказался мальчишкой лет шестнадцати. Вовсе не похож на убийцу, каковым, по сути, является. Он смотрит на нас испуганными серыми глазами, хочет что-то сказать, но не может.

— Симпатичный, — отстранёно думаю я. — Наверное, пользуется успехом у девчонок. Правильнее будет сказать, пользовался. Потому что при самом благоприятном раскладе, увидит представительниц противоположного пола уже в зрелом возрасте, а при неблагоприятном, они ему вовсе не понадобятся. Ходит как все в школу, учится летать, по выходным сбегает с друзьями на трамплин для острых ощущений, или на ту же Дальнюю скалу или Большой каток, да мало ли мест, где можно показать свою удаль и мастерство. Разумеется, без ведома родителей, хотя все родители прекрасно знают, где тусуется подрастающее поколение, потому что в своё время делали то же самое. Но всё это теперь в прошлом и он, кажется, это понимает.

— У нас к тебе пара вопросов, дружок, — Борис Петрович кладёт парню руку на плечо, и от этого жеста веет неотвратимостью. — Пройдём с нами.

— Я не хотел, — говорит он по дороге. — Честное слово я не хотел. Это вышло случайно.

В комнате для допросов, под неживым люминесцентным сиянием ламп, он говорит то же самое.

— Понимаете, я выходил из виража, а тут он слева, не знаю откуда взялся, наверное, выходил из-за скалы и его потоком бросило. Всё так быстро получилось, я даже понять ничего не успел. А потом поздно, его бросило на скалы и он начал падать, он уже неживой был, понимаете. Он не двигался, его разбило о скалу. Он падал как топор (я поморщился, неприятно сознавать свою банальность). Вижу, ему крылья переломало.