Дашук Алена - Полевая практика с чудовищем

Многоногое существо двинулось со двора. Факелы метались, разбивая густую, липкую тьму. Мы гнали зверя. Пока его не видно, но он существует, этого достаточно. Достаточно, чтобы упиваться собственной силой.

В эту ночь зверь так и не появился. Мы вернулись утром, и всесильное существо распалось на ничтожные частички. Мужики разбрелись по избам, матерясь и отирая кровь с разодранных ветвями рук и лиц.

В избе бабки Пелагеи жило своё многорукое чудовище – у одра умирающей собрались соседки. Это чудище тоже вскрикивало, ворошило былое, било молниями отчаянной злобы. Изредка женщины спохватывались и принимались перед кем-то оправдывать своё шумное вече – больной требуется неусыпный уход.

Я ушёл ночевать к Игнату.

Едва мы проснулись и наскоро позавтракали, азарт снова погнал нас на поиски зверя. К нам присоединялись другие участники травли. С каждым подошедшим мои мускулы крепли, а сознание наполнялось адреналиновым восторгом.

Котов в деревне не было. Ни одного! Десятилетия борьбы с мертвяком не прошли даром.

Минула неделя. Кровь кипела, а враг в руки не давался. Зато к нашей массе примкнули те, кто до того считался сомневающимся. Не вышедший на охоту становился отступником. Но таковых почти не осталось. Регулярность и массовость наших вылазок не оставляли места сомнениям.

Иногда сплочённые общей ненавистью мужики и бабы собирались у постели Пелагеи. Страдальческое лицо на подушке заставляло вспомнить о собственных потерях. Всплывали новые детали встреч с оборотнем. Зубы скрежетали.

Мне было не до корня, способного подарить человечеству дополнительные десятилетия жизни. Я бредил котом. Едва ли не каждую ночь снилось, как я хватаю нечисть за лапы, рву зубами, топчу сапогами, а вокруг признавшая меня сильнейшим толпа.

– Так его не возьмёшь, – глухо сказал седой мужик. – Надо идти туда.

Повисла вязкая тишина.

– Всех порешит, земля его там – сказал кто-то и тут же был забит презрительными смешками.

– У кого сопли жидкие, пусть с бабами тесто месит! – Взвился над многоголовым задиристый мальчишечий голос. – Остальные айда с нами!

Толпа колыхнулась, принялась раскачиваться, словно гиппопотам в трясине. Зарокотала.

– Куда мы?

Я шёл, сдавленный неуёмной силой со всех сторон. Как хорошо не испытывать страха! Как здорово ощущать мощь, частью которой ты стал.

– На дальней заимке мертвяк обосновался. Тогда ещё… – ответил Игнат. Его серые глаза горели. – Может, застанем врасплох. Давно эту тварь кончать пора! У Фомича серебряная пуля. И чего Пелагею слушали. Сама и попалась. Дура баба.

Тайга толпы не любит. Наказывает жестоко. Так говорили старики, прожившие жизнь бок о бок с этой мрачной, но щедрой стихией. Наш стоглавый "дракон" разбился на молекулы. Полз на заимку.

Шли долго. День кренился к вечеру. Тот, в свою очередь, почернел и наполнился ночными рыданиями невидимых птиц. Зажгли факелы. Со стороны казалось, что между деревьями там и тут мелькают красноглазые чудовища. Но я знал, это чудовище – мы.

Впереди засверкала стена из огней. Люди снова собирались в толпу. Поджидали отставших. Когда молекулы огнеглазого чудища сбились в прежнее могучее существо, слово взял наш голова Фомич.

– Обычной пулей стрелять бесполезно, – приглушённо сказал он. – Становитесь плотнее и, если покажется, хватайте. Одёжу на него кидайте. Чтоб опомниться не успел. И кличьте, я у ворот буду. Одно его возьмёт!

Предводитель потряс ружьём. Все знали, там ждёт своего часа отлитая из серебра пуля.

Тени от факелов поплыли к избушке. Мы крались на робкое свечение окна.

Вдруг впереди послышались крики, огни заметались, словно рой взбешённых пчёл. Что-то тяжёлое налетело на меня, перевернуло, ударило, втоптало в холодный мох. Ещё раз, ещё… Люди в панике неслись прочь. Многоликое чудище надломилось, раскололось. Теперь "голова", опрокидывала и давила собственный "хвост". Хрип, мат, беспорядочные выстрелы. Я понял – впереди нечто, от чего, не разбирая дороги, бежали даже бывалые. Сейчас включится воображение, и я лишусь способности двигаться, кричать, дышать… Не думать!

– Игнат!! – заорал я.

Эйфория последних дней сменилась животным ужасом. Меня давила часть нашей же былой мощи. Вдруг она стала чуждой и враждебной. Толпа, дававшая уверенность в собственной силе, правоте и превосходстве, мгновенно превратилась в убийцу. Её безразличие к собственной частице было столь же безусловным, как и ненависть к тому, кто определялся ею, как враг. Это был мой первый урок.

– Стой! – гаркнул Игнат и выстрелил в воздух.

Несущаяся на меня волна шарахнулась, разбилась на два потока, обтекая моё помятое тело. Я, кряхтя, поднялся. Болело всё. Игнат презрительно глянул на меня и, ни слова не говоря, бросился вперёд. Он был одержим. С котом у него были личные счёты. За ним кинулся и я. Инстинкт велел прикрепиться к тому, кто только что спас мою жизнь.

У избушки с робким окном нас осталось немного. Мы стояли напротив и молчали. На пороге сидел невозмутимый кот и с прищуром смотрел на тщедушные остатки нашей когда-то всесильной стаи. Это был тот самый кот, который принёс весть о смерти бабке Пелагее. Казалось, он нас ждал. Так вот что обратило в бегство соратников! Ужас перед ирреальным, пестуемый десятилетиями, пересилил даже ярость. Толпа – единый организм. Стоит побежать одному – паника захлестнёт большинство.

Слева послышался хруст веток. У кого-то от противостояния взглядов не выдержали нервы. В воздухе просвистело. Оборотень взвился и огласил ночное пространство душераздирающим, почти человеческим криком. Тени от факелов забились в агонии. Зверь приземлился на три лапы и с пугающим проворством заковылял с крыльца. Ртутью протёк по пятну света, отбрасываемого окном, неуклюже вспрыгнул на ставню и просочился в крошечную форточку.

– Лапу, кажись, перебил, – сипло сказал кто-то.

– Идём за ним? – с сомнением предложил другой голос.

Ответом ему было молчание. Крохи былой толпы, остывшие от пьянящего безрассудства, топтались в нерешительности. Ворваться в логово оборотня, держащего в страхе деревню столько лет…

Дверь избы с грохотом распахнулась, выбросив во тьму ослепительный столб света. На крыльце стоял сгорбленный старик. В руках ружьё. Он целил в нашу сторону. Потом шагнул вперёд. Старик сильно припадал на одну ногу.

– Господи! – выдохнул кто-то. – Нога-то… перебита!

Всмотревшись, я увидел, что одна штанина деда залита кровью.

– Прокляну!!! Вон!!!

Истошный вопль старика и заполошный выстрел со стороны Фомича было последним, что я слышал перед тем, как снова был сбит с ног. Я ударился теменем о торчащий позади меня пень. Всё померкло.