Брайан Олдисс - Мрачное общество

Незримый рак вдруг прекращает щеки целовать, чтобы затем пожрать их… Строчки из какого-то стихотворения, но чьего? Как будто это имело какое-то значение.

В бар вошла юная девушка и сказала, обращаясь к Клиту:

— Вот вы где. Я так и думала, что застану вас здесь.

Она призналась, что изучает юриспруденцию в колледже леди Маргарет Холл и учеба кажется ей довольно скучной. Но папочка у нее судья, вот поэтому-то и она… Девушка вздохнула и одновременно рассмеялась.

Пока она рассказывала, до Клита дошло, что она была в компании студентов, с которыми он познакомился вчера. Единственное, что ему удалось вспомнить, — что он тогда не обратил на нее никакого внимания.

— Я бы могла сказать о вас, что вы поклонник Хомского, — снова рассмеялась девушка.

— Я ни во что не верю, — отозвался Клит, а про себя подумал, что все-таки должен верить во что-то, если это, конечно, возможно.

— Простите мне мои слова, но вы сегодня выглядите довольно жутковато. Но вы ведь поэт, верно? Вы вчера весь вечер разглагольствовали о Шеймусе Хили.

— Его фамилия Хини, Шеймус Хини, если мне не изменяет память. Хотите выпить что-нибудь?

— Вы поэт и преступник, вы ведь так говорили? — Девушка рассмеялась и сжала ему руку. — Или в обратном порядке — преступник и поэт? Что было раньше, курица или яйцо?

Клит не хотел ее, не нуждался он и в ее обществе, однако она была рядом — юная, свежая, чистая, раскрепощенная, незнакомая, жизнелюбивая.

— Не хотите зайти на мой жуткий склад выпить чашечку кофе?

— Все зависит от того, насколько он жуткий, — с той же улыбкой, дразнящей, светлой, полной любопытства, доверия и вместе с тем коварства, спросила она.

— Исторически жуткий.

— Идет. Кофе и исторические исследования. Но больше ничего.

Позднее, сказал он себе, ей захотелось чего-то еще. По крайней мере наполовину захотелось, иначе она не пошла бы впереди Клита в своей коротенькой юбочке вверх по спиралевидному лабиринту двенадцатой лестницы в его захламленную комнату и не упала бы, когда они поднялись наверх, задыхаясь и смеясь, на его пыльную кровать. Он вовсе не хотел набрасываться на нее. Он вообще ничего не хотел.

Она оказалась смелой юной особой. Возможно, потом она поняла, что бессознательно соблазнила его, уже далеко не юного, много повидавшего мужчину, от которого все еще исходил запах тюрьмы, и ушла без непристойной торопливости, ушла с улыбкой, правда, более похожей на ухмылку — к праведной ли, к грешной ли жизни, кто ее знает. Униженный, потерпевший поражение, но полный мужества, Клит заставил себя надеяться, что это так — он не признает такого поражения. Совсем не так, как Юнис.

— Что бы ни толкало нас на такие поступки… — произнес он наполовину вслух, однако предложения не закончил даже для себя самого, осознавая свое предательство.

Где-то совсем рядом щелкнуло реле.

Небо над Оксфордом потемнело. Дождь пошел снова, как будто гидрологический цикл разрабатывал новое средство для пополнения воды в Темзе за счет неиспользованных запасов влаги в тропосфере. Тугие струи проливного дождя барабанили по оконным стеклам каморки Клита.

Ближе к вечеру он решился осмотреть содержимое комнаты и нашел ящик, набитый книгами и компакт-дисками. Вытащив их, Клит обнаружил коробку со старым компьютером.

Повинуясь какому-то бессознательному импульсу, он извлек «Пауэр-Пэк» из упаковки и подсоединил к электросети. Старым носком вытер пыль с монитора. Жидкокристаллический индикатор приветливо подмигнул зеленоватым глазком. Клит подтолкнул внутрь торчавший наружу диск и неуверенно пробежался пальцами по клавиатуре. Он забыл, как нужно пользоваться этой штуковиной.

На экране возникло чье-то увеличивающееся в размерах лицо. Клиту удалось убрать его. Затем до его слуха донеслось приглушенное жужжание и из щели факсового аппарата выполз листок бумаги формата А4. Клит с удивлением увидел, что тот плавно опустился на пол, и выключил компьютер. Через минуту он поднял листок с пола и сел на кровать, чтобы прочитать его. Отправитель факса обращался к нему по имени. Понять сам текст оказалось практически невозможно.

Оз бывший Озом.

Если я говорю, что знаю, где ты. Физическое действие. Его низменная комедия отмечает нас, но так. Это так. Где не находилось никакого места ни места ни положения совсем относительно булочной.

Или сказать только сказать или сказать все больше и больше имеется сказать подобно тычинкам на пиракантусе. С твоим все также? Это также ингредиент. Надеюсь, все пройдет. Пытаюсь.

Расчистить улицу. Чище на улице. Кривая дорожка. Я имею в виду расчистку тропы. Ты и я. Навеки.

Существование. Можешь говорить о существовании того, что не существует. Я расчищаю небытие. Яне существую. Говори.

Говори со мной. Новая улица нечистая улица. Медленно. Трудность.

Прошедшее время.

Юнис.

— Какая чушь! — сказал Клит, комкая бумажный лист, решив не показывать самому себе, насколько его расстроил сам факт этого странного послания. Компьютер-призрак? Ерунда, бессмыслица, чушь. Его кто-то просто пытается одурачить, разыграть. Наверное, кто-то из бывших коллег по университету. Больше некому.

В следующую секунду кто-то решительно постучал в дверь.

— Войдите!

В комнату вошел Гомер Дженкинс, застав Клита стоящим посреди комнаты. Клит бросил в него скатанным в шарик листом бумаги. Дженкинс ловко поймал его.

— Дни становятся все короче.

— Дождь все смоет.

— По крайней мере он хотя бы не сильный. Тебе нужен здесь свет?

Вежливый североевропейский разговор закончился. Дженкинс перешел к главной теме.

— Некая юная леди взбудоражила комнаты наших служащих жалобами на тебя. Сексуальные домогательства и все такое прочее. Я легко заставлю ее замолчать, но должен предупредить тебя, что казначей заявил: если подобное повторится, нам придется пересмотреть условия твоего пребывания здесь, и, несомненно, не в твою пользу.

Клит не собирался сдавать своих позиций.

— Твоя работа о гражданской войне в Испании, Гомер. Ты закончил ее? Она издана или ты все еще застрял на той странице, где Франко назначили губернатором Канарских островов?

В упрямстве Дженкинс нисколько не уступал Клиту. Семейство Дженкинсов на протяжении нескольких поколений владело огромным состоянием, заработанным благодаря некогда знаменитому «непревзойденному антиблошиному порошку Дженкинса», о котором представители последних поколений предпочитали не вспоминать. Они также владели обширными землями на границе с Сомерсетом. Это было отличное место для охоты на лис и для любителей стрельбы из лука. Происхождение придавало Гомеру Дженкинсу дополнительной самоуверенности, когда дело доходило до отстаивания своей точки зрения. При этом он сопровождал свои слова неизменной улыбкой, а также откидывал назад голову, высокомерно выпячивая подбородок.