Аркадий Гердов - Рутинное пришествие

— Пивка бы холодненького, — сказал мужик. — Можешь? Аггел посмотрел на небо, кивнул и начал:

— В одном поселке городского типа жил мытарь. И было у него… — Аггел замолчал, снова взглянул на небо и продолжил: —…сто белых коз с козлятами и сто черных. И были у него еще жены, куры, злато-серебро и иные припасы. И вот однажды…

— Сколько? — удивился мужик.

— Без разницы. И вот однажды…

— Как это без разницы? — возмутился бородач. — Двести коз да еще с козлятами в поселке городского типа? Не верю. Где он там их держал? Думай, что говоришь.

— На скотном дворе, в хлеву, — неуверенно предположил аггел.

— Больше двухсот голов скота? Не верю.

— А ты постарайся поверить, Фома Кузьмич. Я же тебе не от фонаря глаголю, а от…

— Не верю, — отрезал бородач. — Давай разберемся с пивом. Жара, сил нет.

Аггел посмотрел на неверующего Фому, прикрыл глаза, сел на незабудки, сказал тоскливо:

— Посох нужен. Посох и камень большой.

— Для пива?

— Ну, про пиво забудь. Вино могу.

— Кислое? Сухарь?

— Ну, могу кислое.

— Посох, значит. Это дело плевое. А где, же я тебе камень возьму?

— Ладно, — согласился аггел, — можно без камня. Мужик зашел в осинник, срезал ветку потолще, очистил с нее листву, дал аггелу.

— Годится?

— Не так чтобы. Ладно, сойдет.

Аггел ухватил ветку, с силой ударил ее концами землю и стал смотреть, что будет. К ним подошла девочка с большим букетом голубых цветов.

— Что это вы?

— Пить хочешь? — спросил ее отец.

— Ну, — согласилась девочка.

— Место неправильное, — сказал аггел, вытащил из земли ветку, отошел на два шага и повторил удар.

В земле хлюпнуло, в месте удара образовалась крохотная черная лужица, и запахло соляркой. Аггел выдернул ветку, принюхался и долго смотрел в небо.

Фома Кузьмич сунул палец в лужицу, понюхал его и брезгливо вытер палец о порты.

— Нет. Ничего не выйдет. Откуда ему взяться, если экологии нет.

Аггел взглянул на него, покачал головой и так хватил веткой о землю, что от нее отлетели щепки. Из земли тотчас забил фонтан рислинга.

— Ну ты даешь! — изумился неверующий Фома и припал к струе.

Аггел отбросил остатки ветки.

— Не торопись. Видишь же, рыжее еще. Если камень, можно сразу, а так нужно чтобы все промылось.

Спустившись с горы и увидав мусорные холмы, аггел снял с плеча торбу, одернул тельник, взглянул на Фому Кузьмича с дочерью.

— Отойдите на семнадцать саженей.

Фома Кузьмич рыгнул рислингом и сел на пенек.

— Зачем это?

— Так положено. Для вящей безопасности. Мне воссиять требуется по случаю.

— Воссиять? Тебе? По какому такому случаю?

— Народ встречный. Люди кое-какие. Положено.

— Люди? Это которые помойкой пробавляются? Нашел людей. Ну, воссияй.

— Опалить могу ненароком. Отойдите на семнадцать саженей.

— А почему именно на семнадцать? В метрах это сколько?

— В метрах? Отойди вон за березу.

— Трудно с тобой. — Фома Кузьмич уронил голову на руки. — То камень тебе, то палку потолще, то мелешь незнамо что про какого-то мытаря, то вдруг воссиять тебе потребовалось. Не простой ты парень. Нет, не простой. Одна снежи-и-нка еще не снег, еще не снег, — вдруг слезно заголосил он, с укором глядя на аггела. — Одна дождинка еще не дождь.

Аггел с минуту смотрел в небо и беззвучно шевелил губами, потом сказал тихо:

— Отдались Фома за березу.

— Верка-а-а! — заорал Фома Кузьмич.

Девочка положила на землю пакет с плодами чудесного дерева и подошла к отцу.

— Ну, чего тебе, алкаш?

— Не хами отцу. Отойдем вон за березу. Ему, вишь ты, воссиять нужно срочно. Смотри, тельняшку не спали, воссиятель.

— О Господи! — Девочка подошла к аггелу и взяла его за руку. Сам иди за березу, а я с ним останусь.

Аггел взглянул на девочку, одернул тельник, накинул на плечо торбу и зашагал к мусорным отвалам.

Лохматое измученное солнце грузно валилось на горизонт. Аггел стоял у подножия горы, смотрел на кровавый закат и размышлял о суетности мира. Фома Кузьмич нашел продранную раскладушку и дремал на ней. Аборигены грызли принесенные девочкой плоды и обсуждали пришедших.

— Говоришь, прямо на глазах выросла яблоня? — оттопырив нижнюю губу, засомневался Софокл.

— Ага, — подтвердила девочка. — Из ветки, на которой лисички жарили.

— Гипноз, — изобличил аггела литератор. — Жара и гипноз.

— А как же плоды? — спросила высокая худая дама со шрамом на щеке.

— С собой принес в заплечном мешке. Скоро яблочный спас.

— Яблоки? Вы видели в продаже такие яблоки?

— Сколько угодно. Крымский ранет.

— Чушь! Вы говорите чушь, сударь. Никакие это не яблоки. Возможно, это и не фрукты вовсе. Девчонка все выдумала, и это синтетический продукт из клетчатки, патоки и ароматизаторов. — Дама ухватила девочку за плечо. — Ведь выдумала? Да? Сознайся.

Девочка вывернулась и повертела пальцем у виска.

— Чокнутая, что ли? Зачем мне?

— Мало ли, — неопределенно сказала дама со шрамом. — А потом винный фонтан учудил, — сказала девочка.

— Высокий? — зачем-то спросил спившийся литератор.

— Может, простая вода? Гейзер внезапный? Бывает, — сказал не старый еще однорукий бомж Славик.

— Ага, вода Как же. Отец этой водой надрался, как хрюшка. Пока был трезвый, говорил, что рислинг, — сказала девочка.

— Гипноз, — неуверенно повторил литератор. — Или иллюзионист. КИО.

Однорукий бомж мечтательно улыбнулся.

— Фонтан рислинга? Трюк? Пусть повторит на бис.

Аггел подошел к собравшимся, интеллигентно, прикрыв рот рукой, зевнул и сел верхом на мятую молочную флягу. Все почему-то тоже зевнули и уставились на него. Аггел оглядел аборигенов свалки.

— В одном поселке городского типа жили два мытаря. И вот однажды…

— Один, — перебил аггела проснувшийся Фома Кузьмич. — Думай, что говоришь. Это курей и коз у него было некуда девать, а мытарь был один.

— Мытарь? — удивился бомж. — Это кто же такой?

— Комиссар налоговой полиции, — пояснил литератор.

Звонко ударившись ногой о жестяную флягу, аггел встал и ушел в наступившую ночь.

Утром ни свет ни заря аггел разбудил девочку и попросил научить его буквам. Девочка громко в голос зевнула.

— Букварь нужен.

— Вот. — Он показал заляпанную изодранную книжицу с интеллигентным малышом на обложке.

Выучив буквы, аггел прочел недельной давности «Комсомольскую правду», растерзанный томик «Тысячи и одной ночи», глянцевый журнал «Кое-что кое о ком» и снова задумался о суетности мира. В обед к нему подошли три дамы. Две помоложе и дама со шрамом на щеке пригласили его к столу.