Мария Галина - Заплывая за буйки

- Лиля! - раздалось из темноты, - Лилька!

Они со смехом вынырнули из боковой аллеи, несколько парней, девушки, светлые платья и рубахи светились в темноте.

- Ой! - обрадовалась она, - это Жорик. Вот здорово! А вы куда?

- На Морвокзал, - сказал солидный Жорик. - там у них бармен новый. Идешь? И этот с тобой?

- Это... как тебя зовут? - обернулась она ко мне.

Она уже забыла.

- Альберт, - сказал я.

- А это Алик. Точно. Пошли с нами, Алик?

- Нет, - сказал я сухо, - извините, нет.

- Ему домой надо. В кроватку. Да, Алик?

Я молчал.

- Да ты не грусти. Увидимся.

Она легко чмокнула меня в щеку, обдав запахом сладких духов. Я смотрел, как они, смеясь, уходят в темноту, по перечеркивающим дорожку полосатым теням... Я ненавидел себя. Пять, думал я. Пять километров. Без всяких скидок. Вот тебе, вот тебе, вот тебе...

* * *

Он пришел в четверг, под конец дня. Наверное, заехал с работы, под мышкой у него был портфель без ручки. Еще у него были носки в полосочку и дырчатые сандалеты. Брюки чуть коротковаты, словно он из них вырос.

Он торопливо поздоровался. Не потому, что был невежливым, просто спешил - через полчаса мы закрывались, и уборщика тетя Зина уже начала возить шваброй по линолеуму. И попросил... молодого Вертера.

Может быть, думал, что связник ему что-то там оставил?

Но когда я вынес синий томик, не столько затрепанный, сколько полинявший от времени, он разочарованно сказал:

- А другого издания у вас нету?

- С картинками, что ли? - не удержался я.

- Нет, просто другого... год, издательство...

- У нас и этого-то никто не берет, - сказал я честно. - Зачем нам два Вертера?

- Ну да, у вас, наверное, все больше фантастику просят.

Мы подписались на такую красно-белую серию, где печатали наших и не наших фантастов, и два тома - Саймака и Стругацких - у нас уже заиграли.

- Да, - сказал я, - Классику сейчас вообще мало кто берет. Только ученики и учителя.

Обычно я не слишком-то стремлюсь разговаривать с посетителями, но тут мне стало интересно. Зачем это он им понадобился? И что они такое делают в своем КБ, что он брюки себе новые не может купить, а продает шпионам государственные тайны?

- Вот вы вообще что кончали? - спросил он строго, - библиотечный техникум?

- Три курса истфака, - сказал я.

- Ну, тогда вы должны понимать. Будущее - это то, чего нет. Вообще нет. Понимаете? Какое придумаете, такое и будет. Их тысячи, миллионы, этих будущих. А прошлое - одно-единственное. Оно требует к себе уважения.

- Поэтому вы и предпочитаете классику?

- Да. Возможно.

- Книги врут, - сказал я неожиданно для себя. - Даже хроники. Летописи. Написал что-то один-единственный человек, а мы ему верим. А может, он это по заданию партии и правительства писал?

- Или сам добросовестно заблуждался, да? - улыбнулся он. Зубы у него были слишком белые и ровные - наверняка искусственные.

Мне нужна хотя бы пара недель. А там пусть делают, что хотят.

- Вы правы, - сказал он задумчиво, - Это действительно нельзя проверить. Но ведь не в этом дело! Для нескольких поколений то, что написал хронист, и есть самая настоящая правда. Возьмем, например, "Слово о полку Игореве"...

- Подделка, - решительно сказал я, - это кто-то из мусин-пушкинского круга, скорее всего, с благоволения и ведома самой Екатерины. Текстовый анализ доказывает...

- А его в школе учат, - печально проговорил он.

- Ну, вреда от этого нет. Кто-то прочтет, и начнет интересоваться историей. К тому же его на цитаты растащили. Мыслью растекашеся и все такое... Я думаю, тут дело в созвучии - растекашеся - каша... То есть, размазывать кашу по столу... А "мысль" на самом деле - мысь, белка. То есть, белкой скача по дереву, сизым орлом под облаком... зооморфный ряд метафор.

- То есть, - уточнил он, - "Слово" вошло в культурный контекст примерно как "Горе от ума"?

- Ну да...

- Так какая разница, кто его написал? И зачем? Несколько поколений знают, что Игорь собрал дружину, и сказал ей "луце ж потяту быти, неже полонену быти", а в это время потемнело солнце... Даже пытаются вычислить, когда это конкретно случилось - привязать к какому-то определенному полному солнечному затмению. Слушают оперу "Князь Игорь", сочиняют стихи про Ярославну, как она плачет на городской стене...

- Даже песня такая есть - "Как зовут тебя? Ярославна! Ярославна моя, постой!". Хотя это на самом деле не имя, а отчество, - вставил я.

- Ну, да... Звали ее, кажется, Евдокия, но про это поэты не пишут. Слишком неромантичное имя. Оно встроено в другой культурный контекст. Дуня, Дуся - по созвучию с "дурой". Простолюдинка. Пустите Дуньку в Европу, и все такое...

Тетя Зина начала с намеком шаркать у него под ногами шваброй, и он спохватился. Я тоже спохватился - свет на корешках из розового стал красным.

- А нельзя посидеть в читальном зале? - спросил он.

- Сегодня уже не выйдет.

Тетя Зина очень сердится, если я задерживаюсь. Тогда и ей приходится задерживаться, а у нее внуки.

- Завтра? - задумчиво спросил он, - я могу разве что с утра...

- Мы открываемся в десять.

- Да, но мне на работу... Вы не могли бы... в порядке одолжения... на полчасика раньше...

Значит, тренировку придется сократить.

Тетя Зина у нас подобно капитану, покидает корабль последней. Иначе я бы все время психовал - закрыл ли окно? выключил ли свет? повернул ли ключ в замке?

Две сросшиеся акации отбрасывали совокупную длинную тень. За углом звенел трамвай. Кто-то в кронах старательно выводил "буутыылку... буутылкуу!"

- Ну ладно, - сказал он, - до завтра.

Он уже повернулся со своим портфельчиком, когда я окликнул его.

- Постойте! Кто это так кричит? Сова?

- Что вы! - удивился он, - Это горлица. Кольчатая горлица.

И вдруг шепотом добавил:

- Вы знаете, мне кажется, что я сумасшедший!

Я ошеломленно застыл, но он уже повернулся, и, смешно подпрыгивая, побежал к остановке...

* * *

Я говорил себе, что вовсе не хочу ее видеть. Совсем наоборот, я вышел, чтобы прогуляться перед сном, успокоиться... Но ноги сами вынесли меня под малиновую вывеску. Сейчас на дверях висела табличка "Закрыто на учет". Ниже синим восковым карандашом приписано: "Фимочка, заходи".

Жестяными голосами орали цикады.

Я их ненавидел.

Чем все кончилось, думал я, темной захламленной квартирой около базара? ковриком с оленями? Кислым клоповьим запахом? Пыльными формулярами, клеенными корешками никому не нужных книг? Я же был уверен, всегда уверен, что мне уготована иная, яркая, замечательная жизнь! Это у них, у них у всех будет все как обычно, потому что они сами этого хотят. Потому что они этого заслуживают. Тогда как у меня...