Влада Воронова - Лабиринты встреч

— Рассказывай, — шепнула на ухо. — Всё рассказывай.

— Я убил человека, — сказал он тихо.

— Это случилось сегодня?

— Да, — кивнул парень. — Сегодня он умер. И виноват в его смерти я. Всё это только из-за меня.

Я сжала ему плечи.

— Ты так в этом уверен? Однозначности не бывает нигде. Зачастую всё оказывается не таким, как кажется на первый взгляд.

— Только не в этом случае…

Парень стряхнул мои руки, поднялся. Я встала, отступила на шаг. Мысленно усмехнулась, заметив, что моё тело заняло позу, из которой за сотую долю секунды можно перейти в боевую стойку, а там и в атаку.

Подобрашка спрятал лицо в ладонях, стиснул пальцы так, будто хотел содрать с себя кожу.

— Господи, — простонал он, — даже в нашем паршивом городишке и то восемьсот тысяч жителей. А на всей Земле людей больше шести миллиардов. Ну почему он запал именно на меня?! Почему ему не встретился тот, с кем он мог быть счастлив? Ведь он никогда и никому не сделал ничего плохого. За что ты так его наказал?! Почему ты так несправедлив к нему?

Парень опять заплакал, но на этот раз уже тихо, без рыданий или воя.

Я подошла к нему, прикоснулась к локтю.

— Рассказывай, — сказала я. — Всё рассказывай. С самого начала рассказывай. Как вы познакомились?

Парень убрал от лица ладони, посмотрел на меня.

— Зачем тебе всё это?

— Сама не знаю, — честно призналась я. — Сначала была случайность, а дальше… Наверное, я просто не могу пройти мимо чьих-то слёз так, как будто их нет.

— В таком случае ты самая законченная дура, какая только может быть. Зуб даю, что из неприятностей ты не вылезаешь.

— Ну… Бывает иногда. Но… Я такая, какая есть, и нравлюсь себе именно такой. А если так, то всё правильно. Пойдём.

Я взяла его за руку и потянула к машине. Парень сел на заднее сиденье, я с ногами забралась на переднее пассажирское, а спиной оперлась о приборную доску. Нет, я всё-таки молодец. Такой удобной машины ни у одного миллионера нет. Не говоря уже о скорости и маневренности.

Парню, судя по всему, те же мысли в голову пришли.

— Ты где учишься? — спросил он.

— На мехмате. В этом году диплом.

Подобрашка усмехнулся.

— Я тоже мехмат закончил. Филиппенков всё ещё преподаёт?

— Он мой дипломный руководитель.

— Ну ещё бы… Он таких ярких любит. А мне посоветовал сразу же после диплома подумать об альтернативной профессии. «Ибо для науки как в прикладной, так и в теоретической сфере вы не пригодны». Я покумекал и устроился менеджером по работе с поставщиками в крупный салон цифровой техники. Теперь я его совладелец и полновластный директор одного из филиалов.

Он откинулся на спинку сиденья, полузакрыл глаза.

— Когда я получил эту должность, то первое, что решил сделать — это расширить и перепланировать торговые помещения. В первоначальном виде они были не только неудобными, но и очень неуютными. Потому и покупатели там старались не задерживаться. Захар занимался дизайном интерьеров… Вольный художник. У него было что-то вроде фирмы, но реально единственным её сотрудником был он сам. Ну ещё секретарша, потому что надо было кому-то принимать звонки и ходить на почту, чтобы оплатить счета за газ и электричество. Офис у Захара совмещён с квартирой, а всей этой бытовой канцелярией ему заниматься было лень.

Подобрашка замолчал. Я тоже не решалась заговорить. Но было такое ощущение, что на самом деле его монолог продолжается. Просто, чтобы его расслышать, нужные более чуткие органы восприятия, нежели уши.

Надо же, Кира Аберина собственной персоной. Главная легенда и знаменитость нашего города. Одна и без охраны.

Хотя, зачем ей охрана? Это её саму в охрану нанимать надо.

Странное у неё лицо. Вроде бы ничего хоть сколько-нибудь гармоничного и правильного, но каким-то непостижимым образом резкие и неровные черты складываются в чарующую, почти мистическую красоту.

Неудивительно, что газеты и телевидение бессильны передать её истинный облик. Чтобы выразить такое на рисунке или фотографии, надо быть не просто художником или фотографом, а настоящим мастером.

Господи, о чём я думаю?

Захара больше нет, а я сижу в машине случайной знакомой и вдохновенно размазываю сопли.

Хотя, что мне ещё делать?

Всё кончено…

Навсегда кончено.

Я не знаю, когда и с чего началась наша с Захаром дружба. Но мне всегда было легко с ним, и очень уютно. Я рассказывал Захару обо всех моих планах в бизнесе, о девчонках и ссорах с родителями.

Сам он редко говорил о себе. «В моей жизни практически ничего не происходит», — его обычная фраза.

Захар не был красавцем, но обладал очень своеобразным очарованием, так что на отсутствие поклонниц никогда не жаловался. Постоянной девушки у него не было, да и не стремился он к постоянству. Говорил, что ему нравится вечная новизна.

Так прошёл почти год. А вчера вечером…

Нет, сначала нужно уточнить, что вчера была пятница, и после работы я поехал ночевать к Захару, потому что в субботу с утра пораньше мы собирались на ипподром.

Обычное дело, мы часто там бывали. Захар очень любил верховую езду и меня пристрастил.

Я освободился раньше, чем рассчитывал, и Захара ещё не было дома. Секретарша очень обрадовалась моему приходу. Ведь это дало ей возможность свалить с работы пораньше.

Я прошёл в жилую часть квартиры, сел на диване в гостиной. На журнальном столике валялась груда дизайнерских эскизов, среди которых было несколько художественных набросков. Захар занимался иногда живописью, но ему никогда не хватало терпения довести до конца хотя бы одну картину. Я стал смотреть рисунки и увидел ЭТО.

Любовное письмо. Захар написал его на обратной стороне одного из набросков. Точнее, письмо тоже было наброском, всего лишь несколько фраз, но в них звучало столько чувства… Я подумал тогда, что это цитата из какой-то книги, потому что на самом деле так не бывает, ни один человек не сможет выдержать такого шквала боли и радости.

Только почему Захар среди множества цитат выбрал именно эту? Или он тоже считает свои чувства безответными? Но с чего он это взял? До сих пор ещё ни одна девчонка…

…Когда Захар выдернул у меня лист с запиской, я почувствовал себя так, как будто меня поймали на чём-то очень постыдном и… жестоком. Да, именно жестоком. Чудовищно, невообразимо, невозможно жестоком.

— Прости, — пробормотал я. — Мне сразу надо было понять, что это не для посторонних глаз.

Захар молчал. И смотрел на меня так, что сжималось и цепенело сердце.

— Прости, — повторил я.