Теодор Старджон - Благая потеря

Генератор перемещает пространство стасис-поля, внутри которого находится звездолет, от одного объекта Вселенной к другому. Например, корабль, неподвижно стоящий на Земле, пребывает в состоянии покоя относительно поверхности, на которой опирается. Если перевести его в то же состояние относительно центра нашей планеты, это мгновенно сообщит ему огромную скорость, равную скорости поверхностного вращения — примерно тысяча миль в час. А подобное состояние относительно Солнца в буквальном смысле выбивает Землю из-под нашего корабля со скоростью ее движения по орбите. Генератор стасис-поля типа ЦГ перемещает звездолет с угловой скоростью движения Солнца вокруг Центра Галактики. Используется эффект разбегания, любое скопление массы в расширяющейся Вселенной. Так можно достигнуть невероятных скоростей. Но корабль постоянно находится внутри стасис-поля, поэтому ему не грозит инерция.

Единственное неудобство такого способа передвижения состоит в том, что прыжок от одного объекта, к которому «привязан» звездолет, до другого, в силу разных психических и неврологических особенностей организма вызывает обморок. Время «отключения» колеблется от одного до двух с половиной часов. Но какая-то аномалия в необъятном организме Молчуна позволяла гиганту чувствовать себя нормально уже через тридцать-сорок минут, тогда как Главный поднимался спустя два часа после прыжка. Из-за некоторых особенностей характера, Молчуну жизненно необходимо было время от времени отдыхать от общества себе подобных, ибо человек хоть изредка должен становиться самим собой, а великан, стоило кому-то появиться, мгновенно прятался в метафорический панцирь. После каждого прыжка Молчун получал примерно час полной свободы. Каждую минуту этого драгоценного времени он мог общаться с миром по-своему. Например, штудируя хорошую книгу.

Вот что представлял собой экипаж, избранный среди многих других, чтобы взойти на борт межпланетной тюрьмы. Их служебные характеристики свидетельствовали о профессиональной компетенции, высокой степени переносимости физических и психологических нагрузок, о которых и не подозревали в давние времена их коллеги, всегда считавшие тяжелым испытанием необходимость подолгу существовать вместе в замкнутом пространстве корабля.

Время полета сейчас течет монотонно: прыжок следует за прыжком, а посадка производится точно в срок, без незапланированных происшествий. Выбравшись в очередной порт, Главный мчался в бордель, где шумно развлекался, пока до отлета не оставался час. Молчун сначала искал контору, потом — книжную лавку.

Оба были довольны, что для нынешнего рейса выбрали именно их. Главный не испытывал ни малейшего сожаления, отбирая у сограждан новую игрушку, ибо принадлежал к весьма ограниченному числу людей, нечувствительных к этой забаве («симпатичные», — заметил он, впервые увидев неразлучников; Молчун как всегда отмолчался, только растерянно промычал, но так реагировали практически все). Главный не заметил, а великан не стал указывать ему на очевидное обстоятельство: хотя лица плененных инопланетян светились еще большим взаимным обожествлением, их больше не восхищала Земля со всеми ее обитателями. Влюбленных заперли в надежную, но комфортабельную темницу на корме, оснащенную новой прозрачной дверью, чтобы из главной каюты и центра управления наблюдать за каждым движением заключенных. Неразлучники тесно прижались, обвили друг друга руками, и хотя каждый по-прежнему излучал трепетное счастье от близости с любимым, это была ущербная радость, мучительная красота страдания, тянущая за душу, как надрывная музыка Стены Плача.

Невидимая сила стасис-поля достала до Луны, и корабль совершил прыжок. Когда Молчун пришел в себя, вокруг царил полный покой. Неразлучники тихо лежали, обняв друг друга. Инопланетяне выглядели совсем как люди, лишь нижнее веко было больше верхнего, так что, моргая, они не опускали, а поднимали полоску кожи.

На второй койке, словно пустой мешок, распростерся Главный. Молчун удовлетворенно кивнул. Он радовался наступившей тишине, ведь целых два часа перед стартом узкое помещение каюты полнилось гулкими звуками хвастливого монолога. Главный делился своими плотскими подвигами в порту, смакуя каждую сочную подробность. Этот нудный ритуал всегда до крайности утомлял, отчасти из-за сальной тематики, к которой Молчун относился с полнейшим равнодушием, но главное, своей заданностью. Великан уже давно заметил, что подобные откровенности, несмотря на обилие деталей, несут печать неудовлетворенности, а не снисходительно-довольной пресыщенности. Собственное мнение на сей счет он, повинуясь особенностям характера, оставил при себе. Но слова, ослепительным калейдоскопом кружащиеся в голове, с готовностью находили точную форму выражения его мыслей, складываясь в знакомые фразы.

— Господи, ты бы послушал, как она стонала, — старался Главный. — Какие там деньги! Это она мне заплатила! Хочешь знать, на что я их потратил? На тот же товар, парень!

«Но сколько можно приобрести всего на шекель нежности, мой принц!» — беззвучно пели слова.

— …по всему полу и по ковру, пока, клянусь чем угодно, я не испугался, что мы и на стену полезем! Да, молчунчик, нагрузился я тогда, как следует нагрузился, мой мальчик!

«О бедняжка, — не утихал приглушенный шелест, — нищета твоя так же велика, как и счастье, и вдесятеро больше пустой похвальбы, что извергают твои уста!»

К великой радости Молчуна, такие речи велись лишь в первый день полета; все остальное время эта тема не затрагивалась ни единым словом, и так до очередного визита в порт, как бы долго ни длился полет.

«Пропищи мне о любви, дорогая мышь, — раздавалось насмешливое хмыканье в его голове. — Взгромоздись на свой сыр и радостно погрызи мечту». Затем, устало: «Но Боже! Сокровище, что бессменно ношу я, слишком тяжкий груз, чтобы терпеть, когда ты толкаешь меня в свою гулкую пустоту!»

Молчун поднялся с койки, подошел к панели управления. Приборы отмечали, что корабль не отклонился от заданного курса. Великан занес координаты в бортовой журнал и настроил искатель на поиск определенного скопления массы в Туманности Краба. Когда работа закончится, прозвучит сигнал. Молчун отрегулировал приборы; теперь прыжок должен произойти, как только он нажмет кнопку рядом со своей койкой. Потом. Чтобы как-то убить время, он отправился на корму.

Инопланетяне лежали тихо, но любовь так переполняла неразлучников, что проявлялась даже в позах. Их расслабленная плоть стремилась слиться; пальцы того, кто повыше, словно магнитом притянула рука любимого существа. Они разжались и вновь устремились к ней, как частички порванной ткани, пытающиеся соединиться. А поскольку сердца узников переполняла не только любовь, но и печаль, они выражали свое настроение с помощью поз, движений; каждый с помощью спутника беззвучно рассказал Молчуну о боли мучительной утраты, о том, что она чревата новыми потерями. Этот образ просочился в мозг, заполнил рассудок, и подоспевший рой слов немедленно подхватил его, пытливо обследовал, пробуравив насквозь, затем разгладил и наконец превратился в шепот: «Стряхните пепел печали, о светлые. Достаточно было грусти в вашей жизни. Горе должно жить, лишь когда появится на свет, но не ранее».