Виталий Вавикин - Мир, где приносят в жертву планеты

Если бы можно было показать им свои сны! Если бы показать им хоть толику того, что приходит долгими бессонными ночами, сплетенными из рваных кошмаров. И нервы напряжены до предела. И так пока не закончатся съемки. Потом ждать премьеры, нервничать, сгрызать до мяса ногти, просить у Келлера «Северное сияние» – все больше и больше. И уже в зале, слыша, как стихает шепот зрителей, когда начинается фильм, вдруг успокоиться – все, больше от него ничего не зависит. Вот критики, вот друзья, вот актеры.

Феликс закрыл глаза и откинулся на спинку своего кресла. Мишель Ренни, сидевшая недалеко от Феликса, услышала его тихий храп и, тронув Келлера за руку, показала на друга.

– Думаю, он просмотрел этот фильм уже тысячи раз, прежде чем создал конечный вариант, – сказал Келлер. – Так что, поверь, он знает его наизусть. Пусть спит.

Мишель кивнула, но храп Феликса вначале раздражал. Потом фильм захватил. Странный фильм, но в нем что-то было. Что-то… «Настоящее», – вдруг поняла Мишель, недоверчиво разглядывая всплески сюрреалистических образов на экране и понимая, что Феликс смог запихнуть в калейдоскоп фантазий нечто реальное, простое, почти примитивное – чувства, эмоции, взгляды…

Келлер и Джуд закурили, но Мишель не заметила этого. Ее поглотил фильм, распавшийся на отдельные сцены, сила которых нарастала, словно снежный ком. По крайней мере, так казалось Мишель. На середине фильма она уже не сомневалась в гениальности Феликса Денсмора и актеров, подобранных им на главные роли, даже в гениальности музыканта, создавшего для фильма все эти странные, такие же сюрреалистичные, как и большинство сцен, мелодии. И храп Феликса уже не казался таким неуместным – это было частью гротескного мира, созданного на экране.

Ближе к концу фильма Мишель была вся там – внутри этих россыпей слов и эмоций. Они захватывали, возбуждали, заставляли вздрагивать, улыбаться и плакать. Особенно плакать. Мишель не поняла, как на глазах навернулись слезы, когда ближе к концу увидела сцену, где абсорбер в подводной тюрьме разговаривает со своей женой, подавшей на развод, умоляя ее разрешить ему видеосвязь с дочерью. Мишель знала, что в фильме будет эта сцена, которую Феликс украл у жизни, когда посещал с Мэри Свон бывшего боксера Януша Гаевски в подводной тюрьме – ей рассказывал об этом Келлер. Но фильм заставил ее забыть об этом. Лишь после, когда на экране появились титры, Мишель вспомнила о бывшем чемпионе, все еще любящем дочь. Конечно, где-то здесь был и настоящий абсорбер – Абидеми Бэрнар, суд которого затягивался, но неизбежно вел в подводную тюрьму. И у Абидеми тоже были дети. Но Мишель почему-то думала только о бывшем боксере. Особенно думала о несдержанном обещании Мэри Свон устроить ему видеосвязь с дочерью. Словно у них впереди еще целая жизнь!

– Ты должен поговорить с ней, – шепнула Мишель Келлеру.

– С кем? – растерялся он.

– С Мэри Свон. Она ведь твоя подруга.

– И что?

– Убеди ее разрешить бывшему мужу последний раз встретиться с дочерью.

– В последний? – переспросил Келлер, не замечая, что побелел – тело отреагировало раньше, чем мысли. – Что значит, в последний?

Мишель помрачнела и, закусив губу, опустила голову. Келлер долго смотрел на нее, ожидая ответа, но ответа не было.

– Мне нужно идти, – сказала Мишель, поднялась на ноги и стала пробираться к выходу из кинотеатра, отказываясь тем самым от устроенной Феликсом вечеринки, которая должна была состояться после премьеры.

– Что это с ней? – спросила Келлера Джуд, наблюдая, как Мишель уплывает от них, смешиваясь с людским потоком.

– Думаю, скоро начнется Великое переселение, – тихо сказал Келлер.

– Что начнется? – Джуд расслышала его, но все равно решила переспросить, чувствуя, как мир сжимается, а кровь отливает от лица. – Но я думала… Говорили же… Я считала, у нас есть еще пара лет на этой земле, – наконец сказала она, не зная, что именно подразумевает под словом «у нас». У нее и Келлера? У всего человечества?

Где-то далеко, совершенно в другом мире суеты, следовавшей за премьерой фильма, проснулся Феликс Денсмор. Джуд слышала его голос и как его поздравляют знакомые критики. Кажется, кто-то поздравлял и ее, но она сейчас не могла думать об этом. Главным было держаться рядом с Келлером – идти за руку с тем, кто так же взволнован. Джуд попыталась в действительности найти руку Келлера, но толпа разделила их, подхватила и, казалось, ликуя, понесла на руках к выходу в конференц-зал. Джуд не сопротивлялась. Никто не сопротивлялся.

На конференции Феликс держался так, словно снял не свой первый фильм-шедевр, а как минимум пятый. Казалось, он все это уже видел – овации, восхищение. «Неужели не найдется таких, кто станет критиковать фильм?» – подумала Джуд, пытаясь отыскать в толпе недовольные лица. «Они просто обязаны быть. Ничего личного. Просто работа. Кто-то хвалит, кто-то ругает…» Джуд улыбнулась, когда после бесконечных восхищений появился первый вопрос с подвохом. За ним последовал еще один. И еще. Феликс встретил их с уверенностью и без сомнений, без замешательств. Но начало было положено. «Это хорошо, – думала Джуд. – Очень хорошо. Это напоминает жизнь».

По дороге на вечеринку окрыленный успехом Феликс уже начал говорить о второй части своего фильма, вспоровшего брюхо застоявшегося кинематографа. И никто сейчас не сомневался, что ему это под силу. Он был кладезем идей, сгустком гениальности.

– Или же пошлем абсорбера к черту и снимем фильм о боксере! – говорил Феликс, бросая многозначительный взгляд на Мэри Свон. – Жизнь, помните? Нам нужна жизнь, реальность… Но!

Он выдержал театральную паузу. Губы его округлились. Взгляд стал туманным. Было непонятно, то ли в нем пропадает талант актера, то ли гениальный режиссер готовится к очередному эпилептическому припадку, воспаляя воображение, заставляя работать.

– Боксер и Черити. – Феликс снова уставился на Мэри Свон, буквально сиявшую в лучах славы. – Ту девушку, которая была мальчиком, ведь звали Черити, верно? – он увидел, как Мэри кивнула. – Прости, но нам придется послать любовницу твоего мужа к черту! – Феликс рассмеялся, и Мэри Свон рассмеялась вместе с ним. – Усложним боксеру задачу разобраться с реальностью. Превратим его любовницу в ваха. Представьте мир, где эти твари могут принять наш облик? А? Как вам? Конечно, многое еще придется додумать и доработать, но база, считайте, уже есть…

Сейчас, казалось, люди вокруг Феликса готовы были принять любой бред, любое безумие, сказанное им. Сейчас он был богом. Особенно для актеров. Он подарил им долгожданную славу. Келлер вспомнил просьбу Мишель Ренни поговорить с Мэри, попросить ее разрешить бывшему мужу в последний раз увидеться с дочерью. Мужу, которого Феликс сейчас превращает в шута. Превращает в карнавал весь мир. И люди вокруг смеются и хлопают в ладоши. Крошечные звезды, вспыхнувшие слишком ярко. И благодарности их нет конца. Предложи Феликс им сейчас скинуть одежду и заняться любовью прямо в этом необъятном лимузине, никто, наверное, не сказал бы нет. Он их бог. Он их гуру.