Дэн Уэллс - Партиалы

Маркус обнял ее и они слушали проникновенные речи и поздравления. Молодых студентов распределяли по профессиональным программам, как и предсказывал Гару. Десятерых приняли в медицинскую предпрограмму, которую Кира уже закончила; а в последующие год или два они станут интернами в госпитале, как и она. Будет ли тогда все по-другому? Будут ли младенцы все еще умирать? Будут ли медсестры все еще смотреть, как те умирают и записывать статистические данные и заворачивать их для погребения? Когда же это все закончится?

По мере того, как каждый учитель вставал и благословлял своих учеников, в колизее становилось все тише, тишина была почти благоговейной. Кира знала, что они думают о том же, о чем и она сама. Закрытие школ становилось закрытием прошлого, окончательное признание, что мир движется к концу. Осталось сорок тысяч взрослых и ни одного ребенка. И нет вероятности, что они появятся.

Последний учитель говорила мягко, со слезами на глазах провожая своих учеников. Учителя тоже присоединялись к профессиональным программам, двигаясь навстречу новой работе, новым жизням. Эта последняя учительница присоединялась к Саладину в Комиссии по Животным, тренирующей лошадей, собак и ястребов. Кира улыбнулась. Если Саладин вынужден повзрослеть, он все же сможет играть с собакой.

Учитель села, а Сенатор Хобб поднялся и подошел к микрофону, спокойно стоя в центре внимания. Его изображение заполнило колизей, торжественное и тревожное. Он помедлил мгновение, собираясь мыслями, потом взглянул на собравшихся ясными голубыми глазами.

— Этого не должно быть.

По толпе прошелестел шепот, он рябью прошелся по стадиону, пока люди переглядывались между собой. Кира видела, что Маркус смотрит на нее; она покрепче взяла его за руку и не спускала взгляда с Сенатора Хобба.

— Школам вовсе не обязательно закрываться, — мягко сказал он. — В Ист Мидоу едва ли наберется двадцать детей школьного возраста, но на острове их больше. Гораздо больше. В Джеймспорт есть ферма, где живет десять детей такого же возраста, что и Саладин — я видел их своими глазами. Я держал их за руки. Я умолял их приехать сюда, где безопасно, где Армия сможет защитить их, но они не согласились. Взрослые, их приемные родители, не позволят им. А неделю спустя после того, как я уехал оттуда, около двух дней назад, так называемый Глас Народа напал на ферму, — он помолчал, успокаиваясь. — Мы отправили туда солдат, чтобы хоть что-то найти, но я боюсь худшего.

Голограмма Сенатора Хобба пристально оглядела колизей, пронзая толпу серьезным взглядом.

— Одиннадцать лет назад Партиалы пытались уничтожить нас и они проделали чертовски хорошую работу. Мы создали их более сильными, более быстрыми, чем мы, чтобы они сражались за нас в Изоляционной Войне. Они умело выиграли эту войну, а когда они повернулись против нас пять лет спустя, у них не заняло много времени стереть нас с лица земли, особенно после того, как они запустили РМ. Те из нас, кто выжил, пришли на этот остров ни с чем — сломленные, в отчаянии, разобранные по частям, но мы выжили. Мы восстановились. Мы создали круговую оборону. Мы нашли еду и кров, мы воссоздали энергию, правительство, цивилизацию. Когда мы обнаружили, что РМ не перестанет убивать наших детей, мы приняли Акт Надежды, чтобы увеличить наши шансы на рождение детей с иммунитетом к РМ-вирусу. Благодаря нашим действиям и неустанно работающей медицине, мы приближаемся к нашей мечте все ближе с каждым днем.

Сенатор Хобб кивнул доктору Скоусену, сидящему рядом с ним на помосте, потом перевел глаза обратно. Его взгляд был мрачным и торжественным: — Но на этом пути кое-что произошло. Некоторые из нас позабыли про врага, который все еще скрывается на материке, наблюдая за нами и выжидая. А еще они забыли о враге, что наполняет наш воздух, нашу кровь, убивая наших детей, как он убил так много наших семей и друзей. Потому что некоторые увидели в той цивилизации, что мы построили, чтобы защитить себя, некое подобие врага. Мы все еще боремся за то, что принадлежит нам, но только сейчас мы сражаемся друг с другом. С момента принятия Акта Надежды два года назад, Голос, эти бандиты, вооруженные бандиты под смехотворным видом революционеров, сжигают наши фермы, грабят наши магазины, убивают свою плоть и кровь — своих собственных братьев, сестер, матерей, отцов и, да поможет нам Бог, своих собственных детей. Потому что, что мы такое: Мы семья и не можем позволить себе воевать друг с другом. И каковы бы ни были их мотивы, Голос (давайте называть все своими именами — варвары), просто пытаются завершить работу, которую начали Партиалы. Но мы им не позволим, — он помолчал. — По крайней мере не должны. Хотел бы я донести до вас хорошие новости, но Армия наткнулась на боевую команду Голоса, которая прошлой ночью напала на склад снабжения. Знаете где? Кто-нибудь догадается?

Некоторые из толпы выкрикивали свои догадки, в большинстве называя отдаленные фермы и рыбацкие деревушки, но гигантское голографическое изображение грустно покачало головой. Кира опустила взгляд, глядя на самого человека — крошечную фигурку в потертом коричневом костюме, который под светом прожектора стал почти белым. Он медленно поворачивался, качая головой, когда из толпы раздавались выкрики о местах со всего острова. Он перестал вертеться и указал на пол.

— Здесь, — сказал он. — На самом деле, там, к югу от автострады, в старой Келленбергской средней школе. Нападение было небольшим и нам удалось сдержать его без особого кровопролития, так что многие из вас даже и не знали об этом. Но все же они были здесь. Многие из вас живут там рядом? — он поднял руку, кивая тем, кто тоже поднял свою. — Да, — сказал он, — вы живете там. И я живу там, в самом центре сообщества. Голос теперь больше не скрывается в лесу, они здесь, в Ист Мидоу, в нашем районе. Они хотят растерзать нас на части изнутри, но мы не позволим им!

Голос нацелен на Акт Надежды, — продолжил он. — Они называют его самодурством, они называют его фашизмом, они называют его способом контроля. Вы называете его нашим единственным шансом. Вы хотите дать человечеству будущее; они же хотят жить настоящим и убьют любого, кто попытается им помешать. Разве это свобода? Если и есть хоть что-нибудь, чему мы научились за последние одиннадцать лет, друзья мои, что свобода — это ответственность, которую нужно заслужить, а не лицензия на безрассудство и анархию. Если когда-нибудь, несмотря на наши усилия и глубочайшую решительность, мы падем, пусть это случится от рук нашего врага, а не потому что мы обыграли сами себя.

Кира слушала спокойно, отрезвленная этой речью. Ей не нравилась мысль о том, что она может забеременеть так скоро, ей оставалось еще два года до детородного возраста. Но она знала, что Сенат прав. Будущее куда важнее, чем колебания одной девушки, которая сомневается в следующем своем шаге.