КИМ РОБИНСОН - Половой диморфизм

Он вывалил из кладовки несколько картонных коробок и начал как попало закидывать в них ее одежду и прочие вещи, придавливая ногой, что не влезало. Но одежда пахла Селеной и хозяйственным мылом; ощутив эти запахи, он хрипло застонал и опустился на край кровати. Если довести все это до конца, он никогда больше не увидит, как она одевается и раздевается; от этой мысли он застонал еще громче, как раненое животное.

Но люди отнюдь не животные. Распихав вещи Селены по коробкам, Смит выволок коробки за дверь и прямо там и бросил.

Селена вернулась в начале четвертого. Было слышно, как она наткнулась на коробку и сдавленно вскрикнула. Он рывком распахнул дверь и вышел наружу. - Что это такое? В чем дело?

Она сбилась с какого-то, заранее заготовленного сценария и теперь начинала злиться. Она еще и злится! Слегка было успокоившийся Смит, снова вскипел яростью:

- Ты прекрасно знаешь, в чем дело!

- Что?!

- Ты и Марк.

Селена молча сверлила его глазами.

- Догадался, ну наконец-то! - сказала она, когда молчание стало совсем невыносимым. - А ведь все началось год с лишним назад. И вот такая, значит, твоя реакция, - добавила Селена, указав на коробки.

Смит ударил ее по лицу.

И тут же наклонился над ней, помогая ей сесть на землю и лихорадочно бормоча:

- Господи, Селена, прости меня, ради бога, я никак не хотел… - Он ударил Селену неожиданно для себя самого, ударил за ее презрение, что он так долго не видел ее измену. - Сам не верю, что я…

- Уйди! - кричала Селена, истерически всхлипывая и осыпая его градом беспорядочных ударов. - Уйди, уйди, уйди, ты же ублюдок, ты жалкий ублюдок! Да как ты посмел, как ты посмел меня ударить?!

Испуганный сначала, ее крик переходил постепенно в визг, впрочем, она кричала не слишком громко из опасения, что услышат в соседних домах, и держалась рукой за ударенную щеку.

- Прости меня, Селена, прости, пожалуйста, мне очень жаль, что так вышло, я разозлился на то, что ты мне сказала, но я же понимаю, это совсем не значит… Прости меня, попытайся простить.

Теперь он злился на себя ничуть не меньше, чем на нее,- и о чем он, спрашивается, думал, с какой стати предоставил ей такой моральный перевес, ведь это она виновата, это она его предала, это ей бы сейчас оправдываться! Тем временем Селена перестала всхлипывать, резко встала и ушла в ночь. В паре соседних окон загорелся свет. Смит стоял и смотрел на коробки с красивой, такой знакомой одеждой, в костяшках пальцев его правого кулака пульсировала боль.

Жизнь оборвалась. Он жил там же, где и прежде, но теперь в одиночку, он продолжал ходить на работу, но все его сторонились: они знали, что произошло той ночью. Селена не появлялась на работе, пока не сошел синяк, она не стала подавать на него жалобу, не стала выяснять отношения, а просто переехала к Марку, Смита же на работе по возможности избегала. Да его и все избегали. Пару раз она подходила к его столу, чтобы спросить бесстрастным голосом о каком-либо деловом моменте их разрыва. Они не смотрели друг другу в глаза. Впрочем, теперь он вообще не встречался взглядом ни с кем из сотрудников. Было как-то странно, что вот разговариваешь с человеком, смотришь ему в глаза и он тоже смотрит тебе в глаза, а в действительности и ты, и он смотрите куда-то чуть в сторону. Психологические тонкости приматов, отточенные миллионами лет жизни в саванне.

Он потерял аппетит, стал каким-то вялым. Утром, проснувшись, он долго решал, стоит ли вылезать из постели. Затем, глядя на голые стены спальни, с которых Селена поснимала свои любимые гравюры, он начинал злиться на нее, иногда до такой степени, что начинали пульсировать жилы на шее и висках. Это поднимало его с кровати, но тут же выяснялось, что идти ему, собственно, некуда, кроме как на работу. А там каждая собака знала, что он способен ударить женщину, что он домашний деспот, засранец. Марсианское общество относилось к подобным людям с предельной нетерпимостью.

Стыд или гнев, гнев или стыд. Скорбь или унижение. Негодование или раскаяние. Утраченная любовь. Ни на что не направленная, безысходная ярость.

И он теперь не плавал с прежней регулярностью. Емубыло мучительно смотреть на пловчих, хотя они оставались такими же, как прежде, дружелюбными; они не знали никого из лабораторских, кроме него самого и Фрэнка, а Фрэнк и полслова им не сказал о том, что случилось. И все равно. Его словно что-то от них отгородило. Он знал, что нужно бы плавать больше, а плавал все меньше и меньше. Иногда он решал твердо взять себя в руки и ходил в бассейн дня три подряд, а затем опять под тем или иным предлогом начинал отлынивать от плавания.

Однажды, отдыхая на краю бассейна после вечерней тренировки, на которую он загнал себя буквально силой - и теперь был рад, что загнал, - Смит услышал, как три его постоянные товарки по плавательной дорожке сговариваются пойти после душа в ближнюю тратторию.

- Пицца у Рико? - спросила одна из них, взглянув на Смита.

- Гамбургер в своих четырех стенах, - скорбно откликнулся Смит и покачал головой.

- Да брось ты, пойдем с нами, - рассмеялись женщины. - Сбереги свой гамбургер на завтра.

- Иди, Энди, иди, - сказал Фрэнк, плававший в тот день по соседней дорожке. - И я тоже пойду, если меня возьмут.

- Пошли, конечно, - загалдели женщины; Фрэнк тоже часто плавал по одной дорожке с ними.

- Ну… - замялся Смит. - О'кей.

Он сидел за столиком в обществе трех молодых женщин и слушал их веселую трескотню. Женщины не совсем еще остыли после напряженной тренировки и даже не успели подсупшть волосы. Здесь, за пределами бассейна, каждая из них выглядела вполне заурядно и ничем не примечательно: тощая, толстая, нескладная, да какая угодно. Одежда не позволяла увидеть и оценить их фантастически мощные плечи и ноги, всю их плотную, словно литую мускулатуру. Они были похожи на цирковых тюленей, выряженных в шутовскую одежду и неуклюже ковыляющих по арене.

- С тобою как, все в порядке? - спросила одна из женщин, заметив, что Смит слишком уж долго молчит.

- Да, в порядке, вот только… - Смит замялся и искоса взглянул на Фрэнка. - Я разошелся со своей девушкой.

- Ага! Я же точно знала, что тут что-то есть! - воскликнула женщина и положила руку ему на плечо (в бассейне, на тренировках, они натыкались друг на друга не раз и не два). - В последнее время ты стал какой-то не такой.

- Да, - печально улыбнулся Смит, - это было не самое веселое время.

Он не мог и никогда не сможет рассказать им о том, что случилось. Фрэнк тоже не проболтается. А без этого и вся остальная история не имела ровно никакого смысла, так что говорить было не о чем.

Они почувствовали это и чуть заерзали на стульях, готовясь изменить тему разговора.