Николай Удальцов - Что создано под луной?

Законы.

Потому, что все-таки, это была тень, которая никогда не бывает бесцельной.

Тень всегда существует для того, чтобы что-нибудь от кого-нибудь скрывать…

С какой-то обреченной надеждой, Риоль безответно, обращался к встречающимся ему людям, хотя ему все уже было понятно.

Вернее, ему было непонятно ничего, кроме того, что его никто не видит и не слышит.

Это провоцировало ирреальность, и лишь трава, мягко цеплявшая его ноги при движении, подтверждала то, что все это происходило на самом деле.

Когда Риоль оказался всего в нескольких шагах от деревьев, из зеленого сумрака ему навстречу вышел худой человек с усталыми голубыми глазами, обутый в стоптанные ботинки.

По выражению глаз этого человека, Риоль догадался, что человек наблюдал за ним давно, и видел все, что происходило.

– Я хотел купить газету… – испытывая странную безвинную неловкость, проговорил Риоль. И человек, мягко улыбнувшись, ответил:

– Ничего удивительного в том, что ты хотел купить газету, нет.

Это Библия служит для того, чтобы люди знали, как поступать, а газеты – для того, чтобы люди знали, как они поступают на самом деле…

Риоль узнал его, и почувствовал, что этот человек имеет какое-то отношение к тому, что с ним происходит.

Хотя и не понимал, чем было вызвано это ощущение.

Но это ощущение было чем-то вызвано.

Их глаза встретились, и Риоль, не уверенный в том, что получит ответ, спросил:

– Ты знаешь, что случилось?

– Да, Риоль.

– Крайст, а ты не мог предсказать мне это заранее?

– Мог.

– Почему же не предсказал?

– Потому, что у предсказаний есть, по крайней мере, один существенный недостаток – время от времени они сбываются…

Риолю не хотелось, чтобы в его голосе звучала обреченность, но она все-таки прозвучала:

– Наверное, это уже не играет никакой роли – ведь время не имеет обратной силы.

– Это не беда, Риоль. Беда в том, что время и прямой силы не имеет…

– Что мне теперь делать, Крайст?

– Все. Впрочем, что именно – это ты должен решить сам.

– Но ведь меня никто не видит.

– Хуже было бы, если бы ты не видел никого. – Хорошо. Я буду стараться, – проговорил Риоль, пока не зная, что он имеет в виду, и, конечно, не заметив того, что, стоявший в тени деревьев, там, где тень была особенно густой, человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, собрав тонкие губы в подобие улыбки, прошептал:

– Если бы люди не старались, они попадали бы прямо в рай, а ад пришлось бы упразднить…

– Крайст, я хочу задать тебе один вопрос.

– Ты получишь на него ответ, конечно только в том случае, если я буду его знать.

– Скажи, ты – тот, кто я думаю?

– Да.

– Тогда я ничего не понимаю.

– А разве – понимать все – это все, что нужно человеку?..

Перемежая разговор с молчанием, Риоль и Крайст шли вдоль края леса до тех пор, пока не остановились пред изгородью, окружавшей участок вокруг дома Риоля и Эйлы.

Риоль взялся руками за металлическую решетку, заглянул сквозь ее редкие штакетины во двор и увидел мальчика внимательно смотревшего на него.

Совсем не всегда в лицах детей легко угадываются черты родителей. Прожитые годы, и, особенно, условия, в которых эти годы прожиты, накладывают свои отпечатки, делая отцов не похожими на своих детей; или, вернее, детей, не похожими на своих отцов.

Но то, что увидел Риоль – поразило его: перед ним стоял он сам, знакомый по детским фотографиям и семейным видеофильмам. Он сам, только в девятилетнем возрасте.

Мгновения было достаточно для того, чтобы Риоль понял, кто перед ним. Но это короткое мгновение показалось ему самым длинным в его жизни.

Реактивный лайнер с оглушающим треском преодолел звуковой барьер, массивное тело ледокола с грохотом раскололо вековой лед, сполох дальней грозы ослепил аборигена, заставив его вздрогнуть, в межзвездной пустоте столкнулись странники-метеориты, превратив в живую пыль свое мертвое естество.

А потом время перестало существовать, и даже то, как забилось сердце Риоля, не играло никакой роли, потому, что он услышал слова:

– Папа! Ты прилетел?

– Как ты узнал меня? – вопрос о том, видит ли мальчик отца, отпал сам собой, даже не возникнув, и это почему-то совсем не удивило Риоля.

– Я не мог тебя не узнать, папа. Ведь я так долго ждал тебя.

– Я тоже не мог не узнать тебя. И все это время, я стремился к тебе.

– А этот дядя – твой друг?

Риоль оглянулся на Крайста:

– Ты видишь его?

– Конечно.

– Мы не то, чтобы друзья… – Риоль притормозил слова, подыскивая, как определить свои отношения с Крайстом, но тот сам, застенчиво улыбнувшись ребенку, проговорил:

– Скорее, мы попутчики.

– Папа, а этот дядя был с тобой в космосе?

– Он был еще дальше.

– А разве есть что-нибудь, что больше космоса?

Риоль не знал ответа на этот вопрос, но Крайст, продолжая так же застенчиво улыбаться, вновь пришел ему на помощь:

– Конечно, маленький Риоль.

– Что, например?

– Например – надежда на то, что мечта исполнится…

– Нам в школе рассказывали о том, что космос бесконечный. А я никак не могу представить себе бесконечность. – Не расстраивайся, малыш, – улыбнулся ребенку Крайст, – Большинство взрослых людей не могут себе представить и половины бесконечности…

– Папа, ты вернулся навсегда?

Риоль вновь оглянулся на замолчавшего Крайста, и увидел, что тот удрученно покачал головой.

– Нет, сынок. Я просто зашел для того, чтобы увидеть тебя.

– А маме можно сказать о том, что ты приходил?

– Пока не надо этого делать. Сейчас мы уйдем, но потом мы обязательно вернемся, – Риоль видел, что, слушая эти слова, Крайст, хоть и оставаясь грустным, но кивает головой, – И тогда мы встретимся с мамой.

– Папа, разве ты мало путешествовал?

– Я не мало путешествовал, сыночек, просто мое последнее путешествие еще не закончилось.

– Папа, но ведь то, что ты ищешь, это так далеко.

– Может быть – совсем нет, – проговорил Крайст, попеременно глядя то на Риоля, то на его сына…

– Папа, а ты много видел?

– Да.

– А ты видел людей с двумя головами?

– Видел.

– Они самые умные?

– Нет, мой дорогой, для того, чтобы быть самым умным, совсем не нужно иметь две головы…

– Папа, я мог бы попросить тебя взять меня с собой, но я останусь с мамой, потому, что если я тоже уйду, мама станет совсем одна, – глядя в глаза отца, проговорил сын, а стоявший в кустах поодаль человек в дорогой французской тройки и шляпе коричневого цвета, задумавшись на миг, прошептал: – Что ж, мама – это самое конкретное подтверждение того, что Богу, иногда, некогда заниматься нашим воспитанием…

А потом, тот же человек прибавил: – Детство кончается только тогда, когда ребенок начинает думать, что он повзрослел на столько, что уверен в том, что взрослые знают больше чем дети…