Владимир Колышкин - Златоград

Вот и ныне Степан волочился за юбкой, находясь в абсолютном неведении относительно своего ближайшего будущего. От дамочки, умевшей так здорово вилять бедрами, что аж дух захватывало, можно ожидать чего угодно. От еще одного удара по голове в темной подворотне, до альтруистических и щедрых жестов в кафе, а, возможно, и, чем черт не шутит, в её (Бог даст) одинокой, уютной квартире. Но в его нынешнем положении выбирать не приходится. Без посторонней помощи ему все равно не обойтись. Да и взять-то с него нечего, разве что костюм, так плевать на это…

Но до чего же унизительно чувствовать себя альфонсом в этакие-то лета. Как-никак сороковник уже разменял…

— Однако вы не слишком-то разговорчивы, — упрекнула Степана спутница, когда он начал теснить её плечом, намекая женщине взять его под руку. — Я думала, вы меня развеселите…

— Вы даже не можете себе представить, как я вас развеселю, когда сделаю пару глотков чего-нибудь подходящего, — ответил Степан. — Не больно-то поговоришь, когда все в глотке пересохло… А что, в вашем городе всегда такая жарища или только по случаю моего приезда?

Степан надеялся на ответ типа: «У нас в Феодосии…» или «у нас в Симферополе-Кишиневе-Кривом Роге завсегда такое пекло, потому как югх…», но дамочка на приманку не клюнула.

— Ну почему же, бывает и колотун. И снегу так навалит, что в пору на оленях ездить.

Степан мысленно переместил географическую широту города несколько к северу, примерно в район Харькова. Вот, где он не бывал, так это в Харькове.

И еще он отметил одно обстоятельство — она стойко перешла на «вы». Это могло означать одно из двух: либо возрастает её уважение к нему (что мало вероятно), либо они начинают терять взаимосвязь. Ничто так не сближает людей, как знание имен друг друга и краткие сведения из биографии, поэтому Степан поспешил представиться:

— Степан…э-э…Одинокий, — сказал он, на ходу протягивая руку, и добавил со значением. — Из Серпо-молотова.

Теперь, следуя закону отражения и тяги к клише, его спутница просто обязана была ответить аналогично, например: «Сара из Краснодара» и т. д.

— Очень приятно, — ответила дамочка, используя другое клише. — Лира.

И тоже протянула руку, но не открыто и прямо, а в той недоверчивой манере, которую Степан называл «приветствием кобры»: плотно сжатые пальцы ставятся по отношению к ладони под углом, так, что вам волей-неволей приходится пожимать только холодные глянцевые ноготки.

— Не хорошо обманывать девушек в первые же минуты знакомства, — предъявила претензии спутница.

— В чем это я вас обманул?

— Вы сказали, что одиноки, когда у вас на лбу написано, что вы женатик.

— Я вовсе и не скрываю… Да, женат. Одинокий — это у меня фамилия такая. Впрочем, если начистоту, то это мой литературный псевдоним. Он выражает мою внутреннюю сущность. Я, видите ли, поэт…

— Ух, ты! — воскликнула Лира, — какие люди ходят среди нас!

Степан заважничал, но сладкую чашу медовухи с каплей дегтя надо было испить до конца.

— А настоящая моя фамилия — Денисюк. Отвратительная своей вульгарной тривиальностью, не правда ли?

— Денисюк? какая прелесть! — Лира разразилась смехом, похожим на звон хрустальных колокольчиков, еще чуть-чуть и они треснут. — Вы, стало быть, украинец?

— Боже упаси. Просто мой дед женился на русской вдове по фамилии Денисюк. По политическим соображениям — он тогда скрывался от НКВД, это был 37-й год — дед взял её фамилию. С тех пор мы Денисюки.

— Как интересно… Я буду звать вас Денисюком, можно?

— Ну, знаете ли… — обидчиво нахмурился Степан Одинокий, — назвать поэта Денисюком — это все равно, что играть на лире интернационал.

— Хорошо сказанул. Ладно, тогда я буду звать тебя дядя Степа.

— Нет! — заорал Степан. — Еще добавь — «великан» или «милиционер». Меня этот маршаковский персонаж с детства достает!.. И потом, неужто я такой старый, чтобы ты звала меня дядей?

— Ну что ты… ты еще конь — хоть куда! На тебе еще зябь можно вспахивать.

— Зябь поднимают, а не вспахивают. Впрочем, я не деревенщик. Я поэт-металлист. Металл! — Степан потряс кулаком, — вот моя стихия.

— Вы имеете в виду презренный металл? — съехидничала Лира.

— О нет, — погрустнел поэт. — Тут я — пас. Я выше этого!.. Или ниже… Все зависит от точки зрения. Кстати, о презренном металле…

— Да ну его к черту, этот металл! — вскричала Лира. — Я люблю романтическое, про любовь… Ну-ка докажите мне, что вы поэт: сочините по-быстрому что-нибудь про любовь.

— Хотите экспромт? Пожалуйста. — Степан перебросил пиджак через плечо, закатал рукава рубашки и стал похож на фокусника, готовящегося к трюку. — Пожалуйста… Это очень даже просто…

Он остановился, воздев очи горе, поднял руку с растопыренными пальцами и продекламировал:

— Браво! — захлопала в ладоши Лира. — Теперь верю.

Степан преисполнился самодовольства, и если бы не проклятый пиджак, мешавший ему до чертиков, он был бы даже счастлив. Он перебросил надоевшую шмотку с руки на руку и уж вознамерился шагать дальше, как его сзади кто-то дернул за штанину, потом еще раз. Такое себе могли позволить либо собаки, либо дети.

Он обернулся — перед ним стоял мальчик лет четырех, и держал в руке какую-то бумажку, сложенную несколько раз.

— Тебе чего, карапуз?

— Дядя, — сказал карапуз, — вы потеряли.

— Потерял? Что я потерял? — усмехнулся Степан и присел на корточки перед малышом.

— Это! — громко сказал мальчонка и ткнул зажатую в кулачке бумажку прямо под нос дяде. — Вы обронили.

Степан, по-прежнему с улыбкой превосходства взрослого, взял предлагаемую бумажку и с хрустом её развернул. Это была голубенькая тысячерублевка. Степан чуть не упал на задницу, потом бросил несколько быстрых взглядов по сторонам, выискивая в прохожих возможных родителей ребенка, а заодно растяп, сорящих такими деньжищами. Но ни явных, ни потенциальных родителей не обнаружил, растяп также не наблюдалось.

— Что тут у вас? — спросила Лира, подходя ближе и обнимая мальчика за плечо.

— Да вот… деньги… — выдавил из себя поэт, недоуменно держа купюру за уголок, как дохлую крысу за хвост. — Утверждает, что мои…

— Мальчик, где ты взял деньги? — наклонясь к малышу, спросила Лира голосом ответственной гражданки.

Счастлив должен быть тот человек, кому задают подобные вопросы, подумал поэт Одинокий, а вот ему обычно задают вопросы прямо противоположные — «Где ты дел деньги?!»