Генри Олди - Восстань, Лазарь
Помощь проекту
Восстань, Лазарь читать книгу онлайн
Его отвлек хриплый стон. Ростовщик, неестественно запрокинув голову, судорожно пытался сделать вдох. Лицо старика пошло пятнами, глаза закатились, побелевшие пальцы мертвой хваткой вцепились в подлокотники кресла.
— Вам плохо?! Воды? «Скорую»?! Где у вас телефон?
О мобильнике, лежащем в кармане пиджака, очкарик забыл.
— На кухне… коньяк… Мне помогх-х-х-ха…
Лазарь метнулся в ту сторону, куда раньше уходил хозяин. Зацепил стеллаж: посыпались картонные коробки, рулоны обоев, жестяные баночки с диафильмами. Против ожидания, кухня нашлась быстро. Контраст с остальной квартирой оказался разительным: стерильная белизна, блеск металла, стройные ряды тарелок в сушке, аккуратные пирамиды кастрюль, посудомоечная машина… Коньяк нашелся сразу, в первом же открытом шкафчике. «Remi Martin XO», едва початая бутылка. Рядом стояли пузатые коньячные бокалы.
Очкарик не помнил, чтобы он так спешил в последнюю пару лет.
Ростовщик был жив: тяжело дышал, массируя виски. Лазарь щедро плеснул коньяку в бокал, поднес к губам хозяина. Внезапно Степан Поликарпович перехватил его руку и взял бокал сам. Наклонил, едва не опрокинув. Задергался кадык. По подбородку потекла маслянистая струйка. Лазарь машинально налил и себе. Выпил залпом, как водку.
— Под монастырь меня подвести вздумал?! — Голос ростовщика напоминал кашель туберкулезника. — Почему не сказал, что ходил к Мяснику?! Налей еще.
Ослушаться Лазарь не посмел.
— Разве это имеет…
— Смерти моей хочешь? Любовь, значит? К жене, значит?!
— Любовь…
— Сперва уморил, потом Мясника уговорил поднять — и ко мне в залог?! Нет уж… сам расхлебывай… Ты! Ты специально! — Ростовщик вдруг сорвался на визг. — Убить меня решил?! Кто тебя подослал?!
— Никто. Я просто хотел избавиться от этой новой любви. Продать кому-нибудь…
— Продать?! Ты в своем уме?! Кто ж такую пакость купит? Кто, я тебя спрашиваю?! Вот ты, ты сам — купил бы?
— Я?!
— То-то же. И не стыдно, молодой человек? — Степан Поликарпович опять перешел на «вы». Было в этом что-то от объявления войны. — Пытались меня обмануть, чуть не угробили…
— А я?! А мне как с этим жить?! Не могу больше, сил никаких нет! Да, я ее люблю! Люблю! Ревную ко всякой тени! Увижу, что с кем-то двумя словами перекинулась, готов и ему голову проломить, и ее удавить… Или самому — с моста в реку. Следить начал. Из дому ее не выпускаю. Допросы устраиваю… Потом каюсь, прощения прошу. Она плачет… К бесу такую любовь! В пекло! Заберите ее! Даром заберите! Хотите, я еще и приплачу? Пять! Десять тысяч! Это хорошие деньги! Хотите больше? Ну, говорите свою цену! Забирайте и делайте с ней что хотите! Выбросьте, продайте, подарите, изничтожьте…
— Изничтожить? Вы меня с кем-то путаете. Я ростовщик, а не, простите, киллер. Я за такое дело не возьмусь. Даже за миллион, которого у вас все равно нет. Жизнь, знаете ли, дороже. Покойнику деньги ни к чему.
— А что мне делать? Что?! Погодите… Вы сказали — «киллер»? Есть киллеры по этой части? Есть?! Вы их знаете?!
— По-моему, вам пора, Лазарь Петрович. Я ничем не могу вам помочь.
Уже в дверях его догнал вкрадчивый голос ростовщика:
— Да, кстати… Вдруг вас заинтересует? Ревность-то у вас настоящая — в отличие от… Я мог бы купить… вернее, взять в залог. Разумеется, за куда меньшую сумму. Сами понимаете — неходовой товар…
* * *Декабрь. Порог зимы.
Начало мглистых, долгих, как отчаяние, сумерек, что наползают на город вскоре после обеда, пора тоскливых ночей, царство стылой поземки, блуждающей меж домов с упорством пьяницы, забывшего дорогу домой. Грядущий Новый год, мальчишка в потешном колпаке, лишь ненадолго завертит хмельной, бестолковой круговертью, чтобы сгинуть без следа, оставив после себя муторное похмелье. Старенький Окуджава из приемника тихо прощается с желтеющей елкой, сплошь в шарах и серпантине, как с утомленной женщиной в ярком вечернем макияже, спрашивая без надежды на ответ: «Что же надежные руки свои прячут твои кавалеры?» Серость будней, ледяная скользота под ногами — время падений и травм, время бессонных ночей в «неотложке», время сломанных костей и судеб. Безмолвие слежавшегося снега под ногами, безмолвие тусклых фонарей, безмолвие низкого неба над головой. И ты без слов, со злобой солдата, ведущего неравный бой, движешься сквозь зиму и ночь, оскальзываясь и стараясь не упасть, остаться на ногах, дойти, доползти, дожить, дотянуть до такой далекой весны…
Где-то там, говорят, апрель.
* * *— Ты, наверное, и Гицеля знаешь?
— Ну…
Кудрявый бутуз не спешил отвечать. Он терзал «змейку» на синей ветровке, задумчиво прикусив нижнюю губу. От ближайшего подъезда за двумя людьми — очкариком и мальчишкой — следил большой дог. Печальные глаза собаки сочились скукой. «Рокки, сидеть!» — крикнула от карусели толстая старуха, хотя в этом не было никакой надобности.
— И где мне его найти?
— В подвале.
— В каком подвале? Почему в подвале?
Очкарик сильно сдал. Осунулся, побледнел, не брился по крайней мере неделю. Щетина на его щеках отливала сизым — ранней сединой. Даже модный кардиган крупной вязки висел на Лазаре как на вешалке.
— Гицель в подвале сидит. Там тепло, там трубы. К Пан Карпычу — наверх, а к Гицелю — вниз.
— Код на дверях — очко? В смысле — двадцать одно?
— Ага…
Лазарь порылся в карманах. Вместо жвачки или шоколадки достал бумажник и протянул мальчишке десятку.
— Извини, вкусностей сегодня нет. Забыл. Держи, купи себе сам.
Бутуз денег не брал. Он молча пятился назад, словно очкарик держал в руке какую-то гадость, обманку, пытаясь злоупотребить доверием ребенка.
— Бери, бери… Чего ты?
Не отвечая, бутуз развернулся и побежал прочь, к приятелям, увлеченно палившим из рогаток по аптечному пузырьку, подвешенному на бечевке. На бегу он выхватил свою рогатку и навскидку разнес пузырек вдребезги. Глядя ему вслед, очкарик пожал плечами, спрятал невостребованный червонец и побрел к знакомому подъезду. На ходу он насвистывал хабанеру из оперы «Кармен». Выходило фальшиво. Дважды Лазарь вступил в лужу, сильно забрызгал брюки, но не обратил внимания.
— И ходит, и ходит, а чего ходит? — громко сообщила хозяйка дога Рокки.
Собака тоскливо завыла. Соглашаясь или протестуя — неясно.
В подъезде, как обычно, воняло кошками и табаком. Спускаясь в подвал, Лазарь почувствовал, что к знакомому букету добавляется новый оттенок — сырая гнильца. Видимо, трубы, которых в подвале много, частенько прорывало. Входная дверь, к счастью, оказалась не заперта. Пройдя мимо ряда дощатых створок, украшенных в большинстве резьбовыми замками «Антипаника», за которыми обитатели подъезда хранили запасы солений и барахло, он углубился дальше. Потянулись трубы: толстые, лоснящиеся, обросшие плесенью.