Владимир Моисеев - R. E. M.

Закончив стрельбу, Т. удовлетворенно погладил приклад винтовки.

— Что ж, неплохо, — сказал он и замурлыкал модную песенку о жирафе, который очень хотел стать львом. — По-моему, все очень просто. Главное в человеке — стремление к осуществлению своей мечты. А что такое мечта? Это то, что делает человека человеком…

Он задумался.

— Да. Вот что. Говоришь, я один сегодня стреляю.

— Да. Один вы сегодня.

— А не махнуть ли нам в ресторан. Сегодня у меня не совсем обычный день, как бы это сказать, ровно пять лет тому назад я впервые переступил порог этого клуба. Юбилей своего рода.

— Знаем, знаем… Скажу вам по секрету, администрация клуба готовит вам подарок.

— Закатимся в ресторан, отметим юбилей.

— Раз такое дело… Почему бы и не сходить.

— Вот и отлично, вот и хорошо. Только надо поторопиться, сейчас так трудно попасть куда-нибудь.

— Можно пойти в «Улыбку нищего». Там у меня есть столик.

— Вот как? — удивился Т.

Они вышли на улицу. Город деятельно готовился к предстоящей ночной жизни: зажигались неоновые вывески баров и ночных клубов, у кинотеатров скопились толпы народа — шел новый боевик, на перекрестках деловито вышагивали серьезные полицейские.

Они подошли к «Улыбке нищего», и швейцар, приветливо улыбнувшись, отдал честь У.

— А вас здесь знают!

— Да… Я бываю здесь иногда.

Их быстро обслужили. Так быстро, что это казалось неправдоподобным. Т. стало как-то не по себе, будто сбылись самые страшные его предчувствия, или его застали подсматривающим в замочную скважину.

«А ведь я его совсем не знаю, — подумал Т. — Служитель и служитель, мало ли таких. А он оказывается не так уж и прост. И зачем я потащил его сюда? Такой всегда неприметный, скромный и услужливый, каждое слово ловит. Может, черный рынок… Вот только этого мне не хватало. Сейчас мне особенно внимательно надо следить за своей репутацией, а здесь такое… Не дай бог, меня увидит кто-нибудь в этакой компании».

Разговор не получался. Но когда первая бутылка коньяка опустела, У. послал за второй. И ее пили молча, изредка светски улыбаясь друг другу и подбадривая жестами.

А потом в голове у Т. зашумело, и он решил сказать им все.

— Я Великий Охотник… Я стреляю без промаха. Я попадаю в цель с закрытыми глазами…

— Он дейтв… действительно охотник, я подтверждаю, — перебил его У.

— Но я до сих пор пока не подстрелил льва. А мне так хочется подстрелить льва. Вот уже пять лет я хочу одного — подстрелить льва. Мне больше ничего не надо, дайте мне льва, поставьте меня нос к носу со львом…

— Все в порядке, — пояснил У. — Ему нельзя выезжать из города. У него нет визы.

— Только ты меня понимаешь.

Они выбрались из ресторана и, обнявшись, пошли по набережной.

— Только бы выпустили в этом году, — повторял Т. — Только бы выпустили.

— Не выпустят, — втолковывал ему У.

— Но почему?

— Я опять написал на тебя донос.

— Так это ты?

— Я. Теперь тебя не выпустят. Меня в управлении уважают.

— Я тебе взятку дал?

— Нет.

— Дам.

— Все равно в этом году не выйдет.

— За каким дьяволом я тогда повел тебя в ресторан?

— Так ведь юбилей.

«Я сужу о ней несправедливо, — думал Ф. — Она права. Конечно, она права. Она всегда права. И не раз уже так бывало — я психую, горячусь, пытаюсь настоять на своем, а в конце концов оказывается, что не прав я. И еще не было случая, чтобы она не помогла мне в трудную минуту. Никогда не буду с ней ссориться, а для этого нужна такая малость — все делать так, как это надо делать. Все надо делать правильно. Она понимает в этих делах лучше меня, ей и судить, что правильно, а что нет. И какая я все-таки свинья, мне на руках ее надо носить, а я ее обижаю. Вот и сейчас я не прав, обидел ее да еще и злюсь, сам не знаю на что. Глупо. Сейчас же подойду и извинюсь».

Монастырь забавно отражался в луже. Изображение его было цветным и четким, и даже казалось чуть-чуть объемным. Ф. понравилось смотреть на него вот так, сверху вниз. Впервые монастырь не давил на него своим величием и широко разрекламированной известностью. Он лежал тихий и присмиревший, как будто и не требовал всего секунду назад нагло и настойчиво внимания к себе.

— Посмотри, — сказал Ф. несмело. Ему хотелось сделать Х. приятное. — Монастырь отражается в луже. Совсем как живой…

Х. промолчала.

«Это ничего, — подумал Ф.- придет время, и она поймет. Сейчас это не важно. То есть важно, конечно, но не самое главное. Умом я понимаю, что никто, никто в мире не любит меня и не заботится обо мне так, как это делает она. Этого никогда больше не будет. Такое случается один раз в жизни. И никогда не повторится. Кому я еще нужен? Мой гнусный характер, во всем виноват только он. Но ведь, черт подери, я не злой и отходчивый. Она это знает. Поэтому и прощает».

Экскурсовод рассказывала интересные вещи. Оказывается, монастырь этот возвели в конце седьмого века. Согнали лучших мастеров, выдали топоры и закипела работа. Двадцать лет понадобилось строителям, чтобы довести дело до конца. И вот теперь мы имеем возможность любоваться этим чудом света.

Экскурсовод так и сказала: «Чудо света». Гигантское сооружение построено без единого гвоздя.

Экскурсия закончилась. Туристы принялись усердно щелкать фотоаппаратами. Некоторые так увлеклись, что наступили на изображение монастыря в луже.

— Я проголодалась. Принеси что-нибудь поесть, — сказала Х… И по ее голосу нельзя было понять, сердится она еще или нет.

— Да. Конечно, дорогая.

«Кажется, пронесло, — подумал Ф. — Только бы она не сердилась».

Он бросился к машине, но внезапно остановился. Кто-то напряженно, с нескрываемой злобой смотрел ему в спину. Он резко повернулся. Х. старательно фотографировала монастырь, ей было не до него.

Смотрели явно с колоколенки. Там можно было прекрасно спрятаться. У Ф. вспыхнули щеки, он чувствовал, как волны ненависти накатываются и туго бьются в его лицо. На колоколенке прятался враг. Чьи-то чужие, жуткие глаза щурились от возбуждения и жгли в самое сердце. Невидимая рука тянулась к винтовке с оптическим прицелом. Миг, еще миг и человек Ф., маленький и беззащитный, оказался совсем рядом, приближенный чудовищной оптикой. И глаз врага стал огромным, нечеловеческим, жутким. И некуда спрятаться. Палец медленно приближается к курку, перекрестье прыгает по груди… На невидимых губах застыла гаденькая ухмылка… Сейчас… Выстрел…

Он очнулся. Машина стояла на прежнем месте. Он залез в нее, достал корзинку с едой, вытащил сверток с бутербродами. На веревочке по-прежнему болтался смешной человечек в широкополой соломенной шляпе.