Феликс Кривин - Хвост павлина

ОКНО В МИР

В старину люди любили посидеть у окна, а теперь они больше сидят перед телевизором.

Телевизор-то вообще больше показывает, по нему не только улицу, но и разные страны увидишь. Но окно зовет прогуляться, свежим воздухом подышать, а телевизору приятней, когда все сидят дома. Перед телевизором.

Все сидят, а он показывает, как там другие люди прогуливаются, свежим воздухом дышат. У тех, кто дышит воздухом, такой хороший цвет лица…

Особенно на хорошем цветном телевизоре.

Мы с домом напротив образуем улицу. Она посередине, а мы по бокам. Она внизу, а мы наверху. Большие мы с домом напротив, десятиэтажные.

Правда, улица была и до нас, не мы ее первые образовали. Были тут и другие — одноэтажные, при самой земле. Сейчас их никто не помнит, хотя помнить надо бы…

Так мы рассуждаем с домом напротив на уровне нашего первого этажа.

А на уровне пятого этажа мы рассуждаем иначе.

Всех ведь не упомнишь. Да и ни к чему это.

Ну, были. Ну, образовали улицу. Но что это за улица была? И глядеть не на что — с пятого этажа глядя.

А на уровне десятого этажа мы и вовсе не глядим. Вниз мы не глядим, нам это не интересно.

Улица? Какая улица? Кто сказал, что мы образуем улицу?

На уровне десятого этажа мы образуем небо.

— Покрасьте меня, — просит Лоскут. — Я уже себе и палку подобрал для древка. Остается только покраситься.

— В какой же тебя цвет — в зеленый, черный, оранжевый?

— Я плохо разбираюсь в цветах, — мнется Лоскут. — Мне бы только стать знаменем…

— Сегодня щелочь, завтра кислота… Вот так и живем…

— А сам-то ты как относишься к химической реакции?

— Да никак. Просто меняю окраску.

Лед легче воды.

Превращение воды в лед представляет поучительный и печальный пример: как часто попытка проявить твердость, дабы придать себе вес, кончается конфузом и неудачей.

Картина дает оценку живой природе:

— Все это, конечно, ничего — и фон, и перспектива. Но ведь нужно же знать какие-то рамки!

Гладкий и круглый Биллиардный Шар отвечает на приглашение Лузы:

— Ну что ж, я — с удовольствием! Только нужно сначала посоветоваться с Кием. Хоть это и пустая формальность, но все-таки…

Затем он пулей влетает в Лузу и самодовольно замечает:

— Ну вот, я же знал, что Кий возражать не станет…

— Опять этот ветер! — сердито надувается Парус. — Ну разве можно работать в таких условиях?

Но пропадает ветер — и Парус повисает, расслабляется. Ему уже и вовсе не хочется работать.

А когда ветер появляется снова. Парус опять надувается:

— Ну и работенка! Бегай целый день, как окаянный… Добро бы еще хоть ветра не было…

Понимая, что в делах торговли она имеет некоторый вес, Гиря восседала на чаше весов, иронически поглядывая на продукты:

— Посмотрим, посмотрим, кто перетянет!

Иногда вес оказывался одинаковым, но чаще перетягивала Гиря. И — вот чего Гиря не могла понять! — покупателей это вовсе не радовало.

«Ну, ничего! — ободряла она себя. — Продукты приходят и уходят, а гири остаются!»

В этом смысле у Гири была железная логика.

— Подумать только, какие безобразия в мире творятся! — возмущается под прилавком Авторучка. — Я всего день здесь провела, а уж чего не увидела! Но подождите, я напишу, я обо всем напишу правду!

А старый Электрический Чайник, который каждый день покупали и всякий раз приносили обратно, — старый Электрический Чайник, не постигший мудрости кипячения чая, но зато усвоивший житейскую мудрость, устало зевнул в ответ:

— Торопись, торопись написать свою правду, пока тебя еще не купили…

— Я, пожалуй, останусь здесь, — сказала Подошва, отрываясь от Ботинка.

— Брось, пошляемся еще! — предложил Ботинок. — Все равно делать нечего.

Но Подошва совсем раскисла.

— Я больше не могу, — сказала она, — у меня растоптаны все идеалы.

— Подумаешь, идеалы! — воскликнул Ботинок. — Какие могут быть в наш век идеалы?

И он зашлепал дальше. Изящный Ботинок. Модный Ботинок. Без подошвы.

Он мягкий, теплый, податливый, он так и просится в руки тех, кто может устроить его судьбу. В это время он даже не брезгует черной работой шпаклевкой.

Но вот он находит свою щель, пролазит в нее, устраивается прочно, удобно.

И сразу в характере его появляются новые черты: холодность, сухость и упрямая твердость.

Кислород для жизни необходим, но без золота тоже прожить непросто. А на деле бывает как?

Когда дышится легко и с кислородом вроде бы все в порядке, чувствуется, что не хватает золота. А как привалит золото, — станет труднее дышать, и это значит — не хватает кислорода.

Ведь по химическим законам — самым древним законам земли — золото и кислород несоединимы.

Говорят, все зависит от окружения. Мол, какое у нас окружение, такими мы и вырастаем.

Но не всегда это так.

Вот у дырки, например, окружение может быть золотым, может быть бриллиантовым, а она все равно пустое место.

Я сказал Чемодану:

— Закрой глаза, я покажу тебе фокус.

Я взял ключик и помог Чемодану закрыть глаза. Чемодан не возражал: он уже привык, что с ним носятся.

В номере гостиницы, куда мы прибыли, уехав от дома за тысячу километров, я поставил Чемодан на стул и помог ему открыть глаза.

— Ну как?

— Ничего, — сказал Чемодан и, подумав, добавил: — Ничего особенного.

Тысяча километров, а он не увидел ничего особенного. Он просто попал из комнаты в комнату, проделав весь путь с закрытыми глазами.

Если бы Чемодан мог путешествовать с открытыми глазами! Он столько бы узнал, повидал массу интересного.

А потерял бы Чемодан совсем немного. Так, какие-то тряпки…

Часовая стрелка на семенных часах движется медленно-медленно.

Как дедушка.

Минутная стрелка движется побыстрей.