Фрэнк Херберт - Еретики Дюны

Высокая и гибкая женщина стояла в утреннем свете планеты Дом Соборов перед столом, за которым сидела Верховная Преподобная Мать Альма Тараза. Длинная черно-мерцающая аба, облекавшая посетительниц от плеч до пола, не могла скрыть грацию, проявлявшуюся в каждом движении тела.

Тараза наклонилась вперед в своем песьем кресле и проглядывала перекладные досье — глифы Бене Джессерит, — проецируемые над поверхностью стола только для ее глаз.

«Дарви Одрейд» — так дисплей определил стоявшую перед ней женщину, а затем последовала сжатая биография. Она была уже знакома Таразе до мелочей. Дисплей служил нескольким целям: всегда надежная памятка для Верховной Матери, позволявшей порой взять паузу для раздумий, когда делаешь вид, словно изучаешь характеристики, и он же снабжал решающими доводами, если в ходе беседы всплывет что-нибудь нежелательное.

«Одрейд принесла Бене Джессерит уже девятнадцать детей», — вчитывалась Тараза в информацию, возникавшую перед ее глазами. Каждый ребенок от другого отца, в этом необычного мало. Но даже такое интенсивное материнство не нарастило на Одрейд ненужной плоти. Лицо ее с длинным носом и угловатыми щеками от природы имело высокомерный вид. Все лицо сужалось к узкому подбородку. Пухлые губы — обещание страсти.

«Мы всегда можем положиться на гены Атридесов», — подумала Тараза.

Позади Одрейд затрепетала оконная занавеска, она оглянулась. Они были в утренней комнаты Таразы — небольшой, элегантно обставленной, отделанной в зеленых тонах. Только яркая белизна песьего кресла Таразы выделялась на общем фоне. Окна эркера смотрели на восток — на сад, лужайку и отдаленные снежные вершины гор планеты Дом Соборов, похожие на театральные декорации.

Тараза сказала, даже не посмотрев на нее:

— Я обрадовалась, когда ты и Луцилла приняли назначение. Это намного облегчает мою задачу.

— Я бы хотела встретиться с этой Луциллой, — сказала Одрейд, глядя на макушку Таразы. Голос Одрейд был мягким контральто.

Тараза откашлялась.

— Нет надобности. Луцилла — одна из наших Геноносительниц. Вы обе получили идентичное либеральное образование, обусловившее вашу подготовленность.

Было что-то оскорбительное в небрежном тоне Таразы, и только их давнее знакомство уняло вспыхнувшее вдруг раздражение Одрейд. Частично — из-за слова «либеральное», разобралась она. Предки-Атридесы взбунтовались в ней при этом слове. Словно все ее накопленные женские воспоминания накинулись на бессознательные выводы и поверхностные предубеждения, скрывающиеся за этим словом.

«Только либералы на самом деле мыслят. Только либералы разумны. Только либералы понимают нужды своих собратьев. Сколько же зловредности скрыто за этим словом! — подумала Одрейд. — Как же сильно тайное „я“ требует ощущения своего первенства».

Одрейд напомнила себе, что Тараза, несмотря на свой небрежный до оскорбительности тон, использовала этот термин только в католическом смысле: общее образование Луциллы полностью соответствовало образованию Одрейд.

Тараза откинулась, устраиваясь поудобнее, не отрывая взгляда от дисплея. Свет из окон, выходящих на восток, осветил лицо невысокой женщины — чуть-чуть старше Одрейд, — положив тени под носом и подбородком. Тараза сохранила часть красоты, благодаря которой она когда-то была самой надежной при скрещивании с трудными мужскими особями. Ее лицо — длинный овал с мягко закругляющимися щеками, черные волосы собраны в большой тугой пучок на затылке, полностью обнажая лоб, рот едва открывался, когда она говорила, — полнейший контроль за движениями. Внимание наблюдателя все время привлекали ее глаза: повелительные и затопленные синевой. Ее лицо производило впечатление маски вежливости, из-под которой не проглянут разоблачающие истинные переживания.

Одрейд знала, в каком случае Верховная Мать принимает такую позу. Вскоре Тараза забормочет себе под нос. Ну точно, именно как Одрейд и ожидала, Тараза что-то забормотала про себя.

Верховная Мать размышляла, следя за выдающим информацию дисплеем с большим вниманием. Многое занимало ее мысли.

Это успокаивало Одрейд. Тараза не верит, что существует некая благотворная сила, руководящая человечеством. Защитная Миссионерия и Намерения Ордена — вот что хоть как-то ценно в мире Таразы. Все служащее этим целям, даже происки давно умершего Тирана, должно почитаться благом. Все остальное есть зло. Чужеродные вторжения из Рассеяния — особенно эти возвращающиеся потомки Рыбословш, называющие себя Преподобными Черницами, — никак не заслуживают доверия. Собственная паства Таразы, и даже противостоящие ей в Совете, это, в конечном итоге, Бене Джессерит — единственное, чему можно доверять.

Так и не поднимая глаз, Тараза заговорила:

— Ты знаешь, что если сравнивать тысячелетия, предшествующие Тирану, с прошедшими после его смерти, то уменьшение крупных конфликтов феноменально. Со времени Тирана их число стало меньше чем два процента от того, что было прежде.

— Насколько мне известно… — ответила Одрейд.

Тараза метнула на нее беглый взгляд и сразу опустила глаза.

— Что?

— Невозможно получить сведения, сколько войн велось за пределами нашего обитания. Есть ли у тебя статистика от людей Рассеяния?

— Конечно, нет!

— Ты говоришь о том, что именно Лито укротил нас, — сказала Одрейд.

— Если тебе этого хочется, пусть будет так.

Тараза отметила что-то увиденное на дисплее.

— Следует ли приписать это заслугам нашего любимого башара Майлса Тега? — спросила Одрейд. — Или его талантливым предшественникам?

— Этих людей выбирали мы, — ответила Тараза.

— Не понимаю, уместна ли сейчас дискуссия по военным вопросам, — сказала Одрейд. — Что она имеет общего с нашей нынешней проблемой?

— Есть кое-кто, полагающий, что мы можем вляпаться в скверную историю и впадем в состояние хуже, чем было до Тирана…

— Ну да? — Одрейд поджала губы.

— Некоторые отряды возвращающихся Затерянных продают оружие всякому, кто хочет или может купить.

— Какое именно оружие? — спросила Одрейд.

— Современное оружие стекается на Гамму, и нет сомнений, что тлейлаксанцы накапливают некоторые самые опасные вооружения.

Откинувшись назад и потерев виски, Тараза заговорила тихим, почти задумчивым голосом:

— Мы считаем, что принимаем решение величайшего значения и исходим из высочайших принципов.

Одрейд и раньше это знала. Она сказала:

— Верховная Мать сомневается в правоте Бене Джессерит?

— Сомневаюсь? О нет. Но я действительно испытываю разочарование. Мы работали изо всех сил ради этих высокоутонченных целей, а что получаем в итоге? Обнаруживается, что многое, чему мы посвятили наши жизни, проистекает из ничтожных предпосылок: жажды личных удобств или благополучия, не имеющих ничего общего с нашими высокими идеалами. Что в самом деле поставлено на карту — соглашение всех Способных принимать решения для пользы всего человечества.