Иван Наживин - Искушение в пустыне

— Ну, не одного сахара!.. — насмешливо крикнул кто-то.

— Разрешите мне вкратце обрисовать общее положение… — продолжал оратор.

— Ах, только покороче!.. — раздались нетерпеливые голоса. — Просим!.. До чего надоела вся эта болтовня, и сказать невозможно. К делу, к делу!..

— И разрешите, товарищи, говорить всю правду… — сказал Рейнхардт. — Мы не должны прятать голову от опасности, как страус…

— К делу, к делу!.. — нетерпеливо кричали со всех сторон. — Какие там еще страусы?… Никаких страусов…

Послышался смех.

— Товарищи, еще во время пути оказалось, — продолжал Рейнхардт, — что, несмотря на все наши предосторожности пред отъездом, в нашу среду все же забрались те «коммунисты», которые составляли бич нашего движения и в старом мире, т. е. те, которые думают и здесь найти ту мутную воду, в которой им можно будет поживиться совсем не по-коммунистически. Мы должны немедленно решить, что нам делать с этим элементом. Я думаю, что мы не должны останавливаться даже перед самыми крайними мерами, только бы сразу очистить наш остров от этих растлителей великой идеи. Это первый вопрос, по которому мы сегодня же должны вынести совершенно определенное решение. Второй вопрос, не менее важный, этот тот идейный раскол, который успел уже выявиться в нашей среде с такой неумолимой резкостью и который — я боюсь сказать… — делает почти невозможной никакую общую работу… Во всяком случае факт налицо: прошло уже две недели, а работа и не начата…

— Вы повторяетесь… — раздались нетерпеливые голоса.

— Вот вам несколько примеров нашего идейного разброда… — продолжал оратор, сердясь, что его все перебивают. — Русские сектанты-коммунисты хотят прежде всего строить дом для молитвенных собраний, а атеисты смеются и не желают им помогать, но зато, когда все мы бросились спасать сахар, толстовцы и другие сектанты не пожелали прервать своей религиозной воскресной беседы, потому что спасение души важнее спасения сахара…

На поляне послышался смех.

— Не понимаю, чему тут смеяться… — сказал Рукин, толстовец с бородой. — Этот смех говорит только о том, что большинство из вас — слепые, несчастные люди, только и всего…

— Не перебивайте, товарищ!.. — сердито оборвал Рейнхардт. — Одни хотят строить здесь роскошные дворцы, насадить пышные сады, заставить машины делать весь тяжелый труд, а другие говорят, что все спасение человека именно в труде, третьи настаивают, что лучше всего довольствоваться куском хлеба, а в свободные часы слушать рокот морских волн, собирать цветы или беседовать о Боге. Одни хотят жить фаланстерой, другие из всех сил отстаивают свои отдельные гнезда, группа ярых пропагандистов желает прежде всего строить гигантский, небывалой мощи радио, а вегетарианцы не хотят пасти скот, потому что грех его резать, — буквально голова идет кругом от этой разноголосицы, которая подымается среди нас при решении всякого жизненного вопроса!

— Вы ужасно тянете… — сказал Арман. — Я предлагаю простейший выход из положения: пусть все эти группы обособятся и живут каждая своей отдельной жизнью… Остров достаточно богат и велик и места хватит всем.

— Позвольте… — воскликнул Рейнхардт. — Но тогда надо похерить наш коммунизм! Вы проповедуете ярый индивидуализм, анархизм, все, что угодно, но не коммунизм. Все хотят с первых же шагов разбежаться — хороша коммуна! А как же будем мы делать те дела, которые нужны всему острову?

— Например? — спросил Десмонтэ, бельгиец, тупой, ограниченный, но хитрый.

— Например, для поселения всего удобнее та, северная часть острова, — отвечал Рейнхардт, — а бухта, годная для погрузки и выгрузки судов находится на этом южном берегу, — следовательно, нужно связать весь остров дорогами. Вспомните: американское правительство прежде, чем заселять свои прерии, проводить там хорошие дороги. Так согласны ли все стать прежде всего на постройку дорог?

— Я и мои единомышленники не считаем эту работу не только безотлагательной, но и нужной вообще… — сказал Рукин, поглаживая свою бороду. — Какие дороги? На что? Живут же туземцы без дорог. А потом, какая разница жить там или здесь, у бухты? Важно жить честной, хорошей жизнью, а где — это совершенно безразлично…

— Ну, это я там не знаю… — сердито возразила Надьо, сверкая своими черными глазами. — А только, по моему, прежде чем думать о дорогах, надо подумать о крыше над головой… Я живу теперь с детьми в палатке — куда же денемся мы, когда наступят дожди? Надо строить дома.

— Да ведь не по воздуху же будут летать к вам на постройку бревна и камни!.. — раздраженно заметил Рейнхардт.

— Для того, чтобы их подвезти, нужны дороги…

— Вот и прекрасно!.. — сухо рассмеялась Надьо, которая терпеть не могла в глубине души этого «нахального жида».

— Придет зима, у нас будут дороги, но негде будет спрятать детей от дождя. Умно придумано…

Гаврилов все порывался на трибуну, но Скуйэ и другие, смеясь, удерживали его.

— Мы с удовольствием отделимся и образуем свою отдельную религиозную общину… — сказал Рукин. — Но принимать участие в ненужных, а часто и вредных для души работах мы не будем, потому что, если вступить на этот путь компромисса, то конца на нем не найти. Сегодня вам понадобилась дорога, а завтра телефон, потом трамвай, потом опера, аэропланы, кафе, и вот мы снова в водовороте мирских дел, снова у нас нет ни одной свободной минуты ни для ближнего, ни для Бога. Это все пустое. Брат Макс прекрасно говорил: с бурной поверхности жизни внешней надо направлять свой корабль в тихие воды внутренней гавани Великого Покоя…

— Да… — сказал Макс. — Но не заваливая своей души излишними заботами, не волнуясь, не озлобляясь, не изнуряя себя сверх меры в труде, я думаю, что все же надо принять меры, чтобы наша материальная жизнь протекала наиболее легко. Против дорог я ничего не имею. Они не мешают, но помогают общению людей…

— Конечно, не мешают, но они просто не нужны… — упрямо сказал Рукин. — Живут же здесь в лесах и обезьяны, и животные, и туземцы без дорог.

— Товарищи, у нас пропадает для созидательной работы еще один день!.. — в отчаянии крикнул Рейнхардт.

— Во-первых, ваша созидательная работа совсем уж не так важна, как вы зачем-то стараетесь ее представить… — сказал Рукин. — Искание истины дороже всякой работы… А во-вторых…

— Искатели!.. — презрительно захохотал Десмонтэ. — А сахар наш тем временем весь подмок и пропал…

— Можно жить и без сахара… — спокойно возразил Ру-кин. — Это не важно. А во вторых, мы же нашли выход и давайте и остановимся на нем: пусть единомыслящие разбиваются на соответствующие группы и пусть каждая группа устраивает свою жизнь по-своему.