Марина Золотаревская - Король Завидий

— Ну, зачем же, — усмехнулся Шиш. — Ты ведь у нас монарх просвещённый и милосердный. Гуманный, как нынче говорят. Просто предложи им — каждому — сменить занятие.

Зариций резко выпрямился:

— Ты это серьёзно?

— Шучу, конечно. И ты тоже пошути. Вызови того же господина Крептера и объяви, что назначаешь его… ну, хоть рыбаком. Посмотришь, как это ему понравится. А потом скажешь, что просто дурачился.

— Вздор говоришь, — пробормотал король, вставая. — Ступай. Я устал.

Шут отступил на пару шагов и поклонился почтительней некуда:

— Доброй ночи, государь.

И удалился чуть ли не на цыпочках.

А на другой день был вызван к королю и стал единственным свидетелем аудиенции, которую тот дал инженеру Крептеру. Состоялась она в парадной зале; обычно здесь принимали только послов и других почётных посетителей.

Погода опять выдалась солнечной; в свете, лившемся из окон, сверкал мраморный пол, розовый с красными прожилками. Крептера впустили ровно в полдень. Зариций поднялся ему навстречу; шут остался стоять за высокой спинкой королевского кресла.

Инженер, сам сиявший, как летний день, принёс с собой свёрнутый рулоном лист ватмана — несомненно, чертёж.

— Мастер Крептер, — начал король, положив руку на плечо гостя, — я подумал и решил…

Инженер сделал движение, точно собираясь развернуть принесенный рулон.

— … решил, что тебе следует заняться рыбной ловлей, — закончил король.

— Рыбной ловлей, государь? — растерялся Крептер. — Вы желаете, чтобы я построил причал для рыболовецких судов?

— Нет, любезный. Я хочу, чтобы ты стал настоящим рыбаком. Завтра из порта уходит на лов сельди небольшое судно — «Невозданец». Ты отправишься на нём. Знаю, знаю, — продолжал он, легонько встряхнув собеседника, — ты скажешь, что ничего не смыслишь в этом промысле. Ну что ж, научишься, освоишься.

Инженер сделался белым, как ватман.

— Государь, я — мостостроитель…

— Ох, какое длинное слово, — улыбнулся Зариций. — Рыбак гораздо короче. И ты будешь по-прежнему близок к воде.

— Это… это шутка, ваше величество? — еле выговорил Крептер.

— Это приказ, друг мой. Надеюсь, тебе понятно, чем грозит неповиновение королевскому приказу. Ты свободен. — И правитель снял руку с плеча подданного.

Тот повернулся и побрёл к выходу, оскальзываясь на мраморе и судорожно прижимая к себе уже ненужный чертёж.

Тут Шиш, до сей минуты невидимый и неслышимый, подскочил к королю и быстро зашептал:

— Останови же его, останови! Скажи, что ты пошутил, что он по-прежнему будет строить мосты. Что построит их не меньше десяти, один красивей другого!

Но Зариций не стронулся с места, и с губ его не сорвалось ни звука. Он будто не замечал Шиша, не смотрел и на уходящего.

Взгляд короля был устремлён в окно, за которым был виден во всём великолепии новый мост.

Лишь когда Крептер скрылся за дверями, король обернулся и встретился глазами с шутом.

— Ну? — спросил тот. — Полегчало?

…Так в Невоздании началась пора, что может лишь присниться, да и то если на ночь начитаться страшных сказок. Жители, ещё недавно любившие своего короля, теперь в ужасе спрашивали друг друга:

— Да что же это такое? Дядюшка в нём проснулся или бес в него вселился?

Ибо государь обнародовал какие-то дикие приказы: лучшего в стране арфиста переделать в артиллериста, самого опытного шахтёра — в полотёра, отличнейшего часовщика — в гробовщика.

Заморские умельцы, что прижились было в Невоздании — иные даже собирались принять подданство — услыхав такие новости, вздохнули горестно, собрались наскоро, и прочь из страны. И чуть не каждый говорил на прощанье местным собратьям по искусству:

— Бегите и вы! Ничего хорошего от вашего короля ждать не приходится.

Но те отвечали:

— Может, он одумается…

Зря надеялись. Одного за другим лучших из них разлучали с любимым делом, навязывали чужое, и сперва никто не мог уразуметь, почему. Лишь когда люди вспомнили, что случилось в день открытия моста, они поняли: государь мастерам завидует.

Король соседней Достигаллии потирал руки:

— Смотрите-ка, и этот стал благодетелем!

Думал, что невозданские искусники опять к нему переберутся. Не тут-то было! Выезд из страны им запретили. Границу нынче сторожила изнутри не армия, не полиция — новая в стране сила; армейские с полицейскими сами её опасались. Называлась она Служба Распределения Справедливости, или, сокращённо, Служба РАСПРАВ.

В Невоздании, как и повсюду, существовали люди, которые занимались в жизни не тем, чем хотели бы. Кому-то нехватило здоровья, кому-то денег на учёбу; кто-то подчинился воле отца, кто-то сдался на мольбы невесты… С годами одни утешились, другие смирились, зато третьи озлобились на весь мир, особенно на тех, кто добывал хлеб насущный любимым делом. Вот из таких озлобленных и составили Службу РАСПРАВ; возглавил же её не кто иной, как бывший шут, а ныне генерал Шиш.

Его подчинённые действовали не только на границе. Они наводнили всю страну. Стоило какому-нибудь ремесленнику, учёному или даже чиновнику выбиться из средних хотя бы в хорошие, Служба РАСПРАВ доносила: «Новый умник появился!», и очень скоро бедняге приходилось распрощаться со своим занятием. Если же он артачился, с ним поступали старым способом, точь-в-точь как при покойном Нивзубе, — отправляли в острог. Настоящие же преступники благоденствовали. Кому была охота их ловить и судить? Сыщики да судьи, как и все остальные, боялись отличиться в работе, а Служба РАСПРАВ вылавливала только честных мастеров.

Случалось, последние пытались скрыть своё умение. В присутствии распределителей справедливости актёры старались запнуться, певцы — сфальшивить, а философы-мудрецы — ляпнуть какую-нибудь глупость. Только у них у всех это получалось плохо — сразу видно, что нарочно. Да и у кого хватит духу всякий раз портить собственную работу, собственное творение? Рано или поздно искусник создавал что-то совершенное — и попадался.

Однажды пассажирский поезд сошёл с рельсов, потому что выполнять работу машиниста заставили массажиста. Чудо, что никто не погиб, а пострадал только один пассажир. Прибывший врач быстро и ловко перевязал ему сломанную руку — на свою беду. Пациент оказался бойцом Службы РАСПРАВ, и доктору велели сменить профессию. Из прекрасного врача сделали прескверного ткача.

В стране разваливались промыслы, погибали ремёсла, были парализованы науки. Почти достигнутое процветание сменилось упадком, но правителя это, похоже, не пугало и не печалило. Куда сильнее ему досаждало иное.