Песах Амнуэль - По делам его...

«А ведь она не Машу выгораживает, — подумал Антон, — а себя. Нет ревности

— нет мотива. Была любовь, да сплыла. Появился новый дружок. Вот он, стоит недалеко от дверей, сквозь щелочку будто случайно посматривает…».

— Да вы заходите, — сказал Ромашин Веденневу, приоткрыв скрипнувшую створку. — У нас же не официальное дознание, а так — беседа.

Веденеев подошел к столу, сел рядом с Криницкой, успокаивающе положил ладонь ей на руку.

— Я не знаю, о чем вы тут беседуете, — сказал он, — но хочу заметить, что нет в нашей лаборатории веществ, физико-химические параметры которых… ну, вы понимаете… — он запнулся.

«Что они все об одном? — с досадой подумал Антон. — Наверное, именно эту проблему они обсуждали, когда я вошел. Нет таких горючек, значит, и способа нет. Глупо, вообще говоря, с их стороны утверждать то, что будет обязательно проверено. Точнее — глупо, если они знают, что экспертиза докажет обратное. Но ведь они не дураки — ни Веденеев, ни Криницкая, ни этот Долидзе, ни остальные».

— Я не занимаюсь физико-химическими проблемами, — сказал Ромашин. — Я в них не разбираюсь. Мое дело выяснить, была смерть вашего друга несчастным случаем или нет.

— Ага! — поднял палец Веденеев. — Если нет, то вы ищете убийцу. Но здесь не найдете. Мы все с ним дружили.

— И вы тоже считали его своим другом?

— Разумеется.

— Даже после того, как Митрохин украл у вас идею и выдал ее за свою?

— Что вы имеете в виду? — насупился Веденеев. — В конце концов, режимы синтеза в вакуумной камере при подаче модулированного напряжения…

Он осекся, явно сообразив, что сказал лишнее. Но следователь уже сделал выводы, хотя и не понял, о чем идет речь.

— Да, — тихо сказал Ромашин. — Именно это я имею в виду.

— А говорите, что не разбираетесь в физхимии горения.

— Приходится всем помаленьку заниматься, — бодро соврал Ромашин.

— Не крал у меня Володя эту идею! Кто вам мог такое набрехать!

— Даня, наверное, расстарался, — пробормотала Криницкая.

— Чушь, чушь полная… Когда статья вышла, в институте какая-то мелкая сволочь пустила слух, будто Володька украл у меня… Даниил, наверно, поверил. Дело не в том, что идея была моей, мы ее с Володей обсуждали, и он разработал экспериментальную методику. А я в это время работал над другой темой. В общем, я ему сказал: делай сам, я пас, у меня на это времени нет.

— Стало быть, идея все же ваша, — покачал головой Ромашин.

— Ничего вы не понимаете! Володя никогда бы не присвоил чужое, — Криницкая гневно стукнула кулачком по столу. — А с Даней я сама разберусь! Трепло…

— Лена, — предостерегающе произнес Веденеев.

Он повернулся к следователю:

— Даниил теоретик, у него специфические представления об интеллектуальной собственности. Я бы сказал — болезненные. Вот он бы точно не стал отказываться от авторства. Может, отсюда и неадекватная реакция на слух о краже идей…

— Вам виднее, — уклончиво сказал Ромашин. — Так вы говорите, сам Вязников не стал бы… А вы хорошо его знаете?

— По работе — да, конечно, — пожал плечами Веденеев. — Замечательный теоретик, такой интуиции, как у него, я ни у кого не встречал.

— Он часто заходит к вам в лабораторию?

— Ни разу не был. У него нет допуска в наш сектор.

— Да? — искренне удивился Ромашин. — Как же вы вместе работаете?

— Так и работаем.

— И он не приходил сюда?

— А что ему здесь делать? Теоретики сидят во втором корпусе. Даниилу вообще противопоказано появляться там, где есть работающие приборы и установки. У него нога тяжелая.

— В каком смысле?

— Либо что-нибудь тут же перегорит, либо отключится, либо другая гадость произойдет…

— У Догилевых, так вообще… — вздохнула Криницкая.

Ромашин вопросительно посмотрел на Веденеева.

— Было дело, — кивнул Веденеев. — На именинах у Зиночки Догилевой, нашей сотрудницы. Она сейчас в декретном отпуске, так что не в курсе событий. Собрались на даче, человек двадцать было, все свои, Даниила тоже позвали, не потому, что с ним веселее, а потому, что жалко его. Живет один, ни родителей, ни братьев-сестер, никого. С женщинами тоже не везет… Так вот, до его приезда все шло нормально, но как только он появился в доме, пошли вразнос бытовые приборы. Холодильник отключился и больше включиться не пожелал. Экран телевизора погас. Что там было еще?

— Утюг, — подсказала Криницкая.

— Да, это самое удивительное! — воскликнул Веденеев. — На газовой плите стоял чугунный утюг. Зинины старики его как гнет использовали, когда капусту солили. В последний раз им гладили при царе Горохе. Так вот, Зина хотела снять утюг с плиты, чтобы поставить чайник, и обожгла ладонь: железяка оказалась раскаленной.

— Забыли плиту выключить? — поднял брови Ромашин.

— Но газ-то не горел! Шашлыки мы во дворе делали, а газ перекрыт. Я как раз на крыльцо вышел, чтобы вентиль отвернуть, а тут Зина завопила из кухни…

— Интересная история, — вежливо сказал Антон.

Ничего интересного, по правде говоря, в этой истории не было. Физики шутят. Или химики? Какая разница, одно слово — ученые. Вот у него в детстве был приятель по прозвищу Флашка, который вечно спотыкался на ровном месте. Все считали, что он придуривается, но Антон знал, что это не так. Флашка был несчастным человеком — он даже по квартире старался перемещаться, нащупывая ногами путь, чтобы не споткнуться о самый неподходящий предмет. И все равно падал, а однажды сломал ногу, упав с единственной ступеньки у школьных дверей. Объяснения этому феномену у Антона не было, а патологоанатом с Петровки, которому он как-то рассказал о своем несчастном друге, заметил глубокомысленно, что речь идет, скорее всего, о подсознательном процессе, когда ноги подворачиваются вне всякой связи с окружающей действительностью.

Правда, электроприборы в присутствии Флашки работали нормально, а утюги сами собой не нагревались.

— Вот вы сказали, что вам было Вязникова жаль, — сменил тему Ромашин. — И девушки у него нет, и живет он бобылем. Может, у него другая… э-э-э… ориентация?

— Да нормальная у него ориентация, — вскинулась Елена. — И к несчастному случаю не имеет никакого отношения. Мало ли в кого он влюблен…

— В Митрохину, что ли? — негромко спросил Ромашин.

Криницкая вздохнула, а Веденеев едва заметно поднял брови.

— Он никогда в этом не признается, — сказала Криницкая, — и уж тем более — Маше. Впрочем, может, сейчас… Нет, думаю, что и сейчас тоже. Особенно сейчас.

— Даниил и мухи обидеть не способен! Так что подозреваемыми все равно остаемся мы с Леной, да еще, возможно, Маша, — с мрачным видом заявил Веденеев.