Стеллa Странник - Живые тени ваянг

— У нас, у русских, говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Так что приглашаю вас посмотреть эскизы моих работ с использованием национальных элементов русского и нидерландского народов…

Ей показалось, что у того самого «единого организма» платье зашелестело особенно громко. Легкое шуршание выражало озабоченность и удивление одновременно. Захочет ли этот «организм» окунуться в «преданья старины глубокой?»

После презентации к Кате подошел Поль. Рядом с ним стоял высокий молодой человек с рыжей копной волос. Этот цвет ничуть не портил его внешности, напротив, он так гармонировал со строгим черным смокингом, с тугой накрахмаленной белоснежной манишкой и черным матовым галстуком-бабочкой. Глаза у молодого человека были тоже с рыжей искринкой, озорные.

Катя бросила взгляд на шелковые лацканы рукавов и чуть не прыснула со смеху: она вспомнила, как на предмете «История костюма» девчонки хохотали, когда узнали, почему эти лацканы шелковые. Оказывается, чтобы легко стряхивать пепел с «курительного пиджака», именно такое предназначение было у него первоначально. Стряхивать с трубки — верх неприличия, так как пепел должен сам падать куда ему заблагорассудится, а стряхивать с лацканов — можно.

— Познакомься, наш коллега из Германии Питер Кельц.

— Вообще-то я нидерландец, но сейчас живу в Германии, — поправил тот Поля. — У меня в Дрездене свой бизнес…

— Катарина, ты поужинаешь с нами? — перебил его Поль. Он словно торопился куда-то, или хотел побыстрее собрать компанию.

— Спасибо за приглашение, у меня этот вечер занят. Я иду в Оперу[11].

— Неужели на «Летучий Голландец»?[12] — Питер опустил глаза, продолжая незаметно разглядывать на Катиной шее подвеску ручной работы с зелеными изумрудами, плавно стекавшую в глубину декольте.

— Да.

— А вы знаете, что именно в Дрездене была первая постановка этой оперы? И было это… М-м… Да, было это…

— В тысяча восемьсот сорок третьем году, — закончил фразу Поль.

— Так давно? — Катя искренне удивилась. — А я читала в детстве эту легенду…

Они постояли еще немного, разговаривая ни о чем и обо всем, как и положено на раутах. «Нужно ли мне идти в оперу? — спрашивала себя Катя. — Может быть, лучше остаться в этой компании?» Но внутренний голос подсказывал ей, что изменять свои планы не стоит, вот и Анна Павловна говорила о том же.

Они обменялись визитками. Катя держала в руке два плотных глянцевых прямоугольничка и с ужасом думала: «Боже! А у меня нет визитки Буди! Да и у него — моей… А если потеряемся?» «Чушь! — ворчал второй внутренний голос. — Есть всего лишь одно здание Нидерландской оперы. Если вы договорились встретиться там — флаг тебе в руки! Вперед — и с песнями!»

Здание театра оказалось современной постройкой из красного кирпича, стекла и бетона. Оно было полукруглым, и стояло, как и Дом моделей, рядом с «голубым глазом Амстердама», по-матросски выпирая грудь почти вплотную к воде. Столько каналов, водоемов, бассейнов и других «водных емкостей», пожалуй, не было ни в одном другом городе мира.

Буди встретил ее возле входа, и они торжественно прошествовали в «музыкальный храм».

— Как прошла презентация?

— Отлично! Чуть не забыла, что иду в оперу. — Катя пробежала взглядом по его лицу, чтобы уловить реакцию на сказанное. Но он не проявил никаких эмоций. Был таким же серьезным и задумчивым. Пожалуй, последнего в нем даже прибавилось.

— У тебя что-то случилось? — Катя задала этот вопрос скорее не для того, чтобы сопереживать ему, ей казалось, того требуют правила этикета. Вспомнились американские фильмы, когда к раненой девушке, зажимающей фонтан крови, подходят люди и спрашивают: «У тебя все в порядке?»

— Нет-нет… Все в порядке…

Катя опять чуть не прыснула: «Вот ведь, только подумала… И что это мне сегодня так весело?»

— Немецкая опера на Рейне — это нечто фантастическое, — произнес Буди. — Сейчас ты сама убедишься в этом. А в Нидерландах ценят искусство. Ты знаешь о том, что здесь недавно поставили «Евгения Онегина»? Это Штефан Херхайм сделал поклонникам русского искусства такой дорогой подарок! А в прошлом году в Амстердаме была постановка оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом городе Китеже и деве Февронии». Ваш Дмитрий Черняков признан за эту работу лучшим сценографом года…

— Ты столько знаешь…

— Это — моя работа. Ведь ты можешь рассказать то, чего я не знаю об известных кутюрье! — Буди широко улыбнулся, как будто подслушал, что Катя как раз и говорила о них на презентации.

С первыми же звуками увертюры она «улетела» далеко-далеко, на просторы океана. Сначала спокойное, море вдруг забурлило, яростно поднимая гребни волн, и послышался грозный клич Голландца…

— Это валторны и фаготы заиграли… — прошептал Буди.

Катя молчала. Когда-то она слышала звуки этих инструментов, но очень давно, еще в детстве.

— А это на фоне духовых инструментов звучит английский рожок… — продолжал объяснять Буди.

«Какая светлая мелодия, волнующая и завораживающая, — подумала Катя. — Скорее всего, она и ассоциируется с образом главной героини…»

В бухте, куда выбросило штормовой волной норвежских моряков, появился еще один корабль. Таинственный капитан в черном, а это и был Голландец, начал арию о своей роковой судьбе. Только раз в семь лет позволено ему причаливать к берегу в поисках девушки, которая сама захочет сохранить ему верность до самой смерти. От проклятия, которое нависло над капитаном, может избавить только такая невеста, но ее он пока не нашел, несмотря на то, что скитается по морям уже несколько столетий.

Вполне благородный внешне Голландец предлагает норвежскому капитану Даланду неслыханное богатство, если тот отдаст ему в жены свою дочь. И алчный норвежец тут же соглашается на сделку и приглашает незнакомца в свой дом. Удивительно, но здесь уже висит портрет Летучего Голландца — героя легенды, которая полностью захватила воображение Сенты, дочери Даланда.

В это время молодой охотник Эрик просит у Сенты согласия выйти за него замуж. Ей жаль юношу, но она поглощена мыслями о Летучем Голландце. Диалог прерывается — отец привел с собой человека, так похожего на изображенного на портрете героя… И девушка, не раздумывая, дает клятву нежданному гостю, что станет ему женой, преданной до гроба.

Эрик снова умоляет Сенту отказаться от страстного увлечения незнакомцем. Голландец, услышав этот разговор, начинает подозревать Сенту в неверности и собирается отчалить от берега. И девушка, рыдая от отчаяния, взбегает на высокий утес. «Я буду верна тебе до смерти», — кричит она, бросившись в бездну. Шторм еще не утих, и корабль Голландца тоже тонет в морской пучине. Норвежцы на берегу в ужасе, они видят, как Сента и Голландец наконец соединились — в бездонном, как сама любовь, океане…