Анри Труайя - Филантроп

— Спрашиваю в последний раз: согласны ли вы отдать мне приборы и вернуться к прежней жизни?

— Нет,— проревела толпа и устремилась к подъезду. Филантроп и изобретатель толкнули потайную дверь

и проскользнули в извилистый и темный подземный ход, который через несколько километров вывел их в чисто поле. Дорогой Ахилл Дюпон-Марианн решил быть филантропом до конца и подписать дарственную, в соответствии с которой замок и все усадебные постройки и угодья переходят в собственность слуг. Что касается Миоша, то он поклялся нигде больше не применять свою хитроумную, но гибельную механику. Поскольку оба они нигде не работали, а у Ахилла Дюпон-Марианна было много денег в банках, они отправились в кругосветное путешествие.

Вернулись они через пятнадцать лет, повидав все, что можно повидать на земле, на морях и в воздухе. Ахилл Дюпон-Марианн со свойственной ему от природы расточительностью потратил последние деньги на преодоление выпадавших ему экзотических невзгод и на выплату баснословных выкупов предводителям пиратов, которые время от времени держали его в заточении в одной из кают пиратского судна. Кредит его был исчерпан, гардероб растерян, а обувь прохудилась. Постаревшие и измученные, путешественники единодушно решили нанести визит вежливости в замок, некогда бывший для них приютом беззаботности и процветания.

Прибыв на место, они подумали, что ошиблись. Серые всклокоченные кустарники душили дорожки парка, пруды заросли. Опрокинутые скульптуры валялись в высокой траве. Гигантский корень пророс сквозь дно бассейна, выложенное золотой мозаикой. На последних сохранившихся ветвях дуба повис каркас гондолы. От замка остались лишь куски стен с зияющими окнами и полуразрушенными барельефами. Здесь, в развалинах, гнездилась целая стая птиц, которые с приближением непрошеных гостей, громко крича, поднялись в воздух. Что касается поселка счастливых людей, то он превратился в скопище разношерстных убогих лачуг с провалившимися крышами, сорванными с петель дверями и кучами нечистот высотой в человеческий рост повсюду. Средь этого запустения бродили истощенные, дрожащие, одетые в лохмотья личности. Взгляд у них был неподвижен, и глаза блестели, как у наркоманов.

Филантроп и изобретатель заметили сидящего на обочине дороги старика, который с жадностью поедал желуди. Это был Бравур.

— Эй, Бравур! — окликнул его Ахилл Дюпон-Марианн.

Но Бравур не узнал запоздалых путешественников.

— Кто вы? — спросил он.

— Я ваш филантроп,— ответил Ахилл Дюпон-Марианн.— Ваш благодетель…

Бравур покачал головой с обожженным солнцем лицом, изборожденным морщинами. Седые космы рассыпались у него по плечам. Взгляд был волчий.

— Здесь я филантроп и только я,— сказал он.— Если вы хотите сесть за мой стол, прошу вас. Отведайте, пожалуйста, фаршированной утки…

И он протянул в горсти несколько желудей.

— А может быть,— продолжал он,— вы предпочитаете полюбоваться пейзажем? Вот замок и лестница в три витка. Я сплю в кровати Наполеона I и Феликса Фора. Из моего окна открывается вид на парк с его скульптурами и купами деревьев, обрезанными в форме кофейника. Все это я заслужил, ибо я творю добро денно и нощно…

Ахилл Дюпон-Марианн грустно качал головой. Тут мимо него прошла маленькая девочка с ведром воды, и он остановил ее:

— Кто ты, милое дитя?

— Я филантроп здешних мест,— ответила она.— Я несу золото, чтобы раздать его бедным.

— А у тебя у самой все есть?

— Все. Вот мой замок с лестницей в три витка. Спальня у меня вся из мрамора. Для меня одной играет музыка, когда я засыпаю. В моей кровати спал Наполеон Первый.

И она пошла дальше, выкрикивая:

— Вот золото, свежее золото для бедных!

Тогда филантроп и изобретатель вошли в одну из хибарок. Над входом они прочитали полустершуюся надпись:

Внутри было сыро, темно, вместо мебели стояли ящики из еловых досок. На полу валялись очистки каких-то кореньев, засохшие каштаны, пожухлые листья. Стоял затхлый запах неприбранного жилья. Однако на столе, покрытом бархатной пурпурной скатертью, на почетном месте располагался прибор Миоша. Хозяин, высокий худой мужчина с обтянутыми кожей скулами, тщательно его чистил, приговаривая:

— Сокровище мое, мое божество, жизнь моя… Заметив гостей, он улыбнулся.

— Как мило, что вы зашли навестить своего филантропа,— сказал он.

Посетители удалились на цыпочках. Когда они ото– шли от поселка, Ахилл Дюпон-Марианн схватил Миоша за руку и изрек глухо:

— Миош, вы мерзавец!

— Почему? — спросил Миош.— Разве они не счастливее нас?

Они долго брели по трепещущему лесу. Смыкаясь над их головами, листва создавала сине-зеленый полумрак. Тропинка, по которой они шли, вдруг исчезла в зарослях зловещих колючих кустарников. Где-то далеко, в гуще зелени, хрустнула и обвалилась ветка. Разбитые, встревоженные, недовольные, они повернули обратно. Выйдя на поляну, они с удивлением увидели ночное небо, усыпанное мерцающими среди верхушек деревьев звездами. Зверек с серебристыми лапами и усатой мордочкой про– скользнул в сторону трепетавших зарослей. Раздался крик совы, подобный предсмертному стону. Паутинки, вытянувшиеся под тяжестью росы, лунные испарения повисли на траве. Путешественники прошли еще немного по этому миру, окутанному туманом, выстланному зыбкими мхами, украшенному плетями ниспадающей листвы, рассеченному длинными коридорами, где подрагивают гигантские светляки.

Наконец они нашли шаткую пристройку — все, что осталось от лаборатории. Ахилл Дюпон-Марианн принял решение разместиться здесь до утра. Они зашли в хибарку — перед самым их носом прошелестела крыльями летучая мышь. Изобретатель зажег карманный фонарик. На полке дремало еще несколько старых неисправных аппаратов.

— Я их починю,— сказал Миош.

— Зачем?

— Так,— пробормотал Миош со сладострастной улыбкой,— потренирую руку. Меня это развлечет…

— Вы поддаетесь соблазну, Миош.

— Ну что вы! Надо же как-то скоротать время до зари. Так-так, и как же все это работало?.. Клапан аэрации… Отлично… Предохранитель от перегрузки… Смотри-ка, резьба сорвана… Все-таки я тогда неплохо справился со своей задачей!.. Часовой механизм не пострадал от сырости…

Печальный лунный свет лился в окошко лаборатории. Ахилл Дюпон-Марианн расколол несколько желудей, поднятых по дороге, и нашел, что они не так уж блохи. Они немного напоминали клубнику.

— Попробуйте-ка желуди, Миош,— сказал он.— Интересно, что вы скажете!