Александр Полещук - Звездный человек

Удар, ослепительная вспышка света — и поезд остановился.

Коля бросился вперед, споткнулся о шпалу и упал. Из первого вагона выскочили люди, бережно подняли Человека в вагон.

— По вагонам! — донеслось спереди.

Поезд медленно стал набирать скорость. Коля едва успел схватиться за поручни последнего вагона. Дверь оказалась запертой. На платформе следующей станции Коля спрыгнул на ходу и, обгоняя еще движущийся поезд, перебежал в тамбур следующего вагона. С трудом проталкиваясь в тесно набитом людьми вагоне, он пробирался вперед. Однако переход между вагонами был занят каким-то шкафчиком, владелец которого держал ручку двери и что-то быстро и резко говорил всем, кто пытался ее открыть. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы пробраться вперед, и, когда поезд застучал на стыках, подъезжая к городу, Коля огорченно махнул рукой и прижался; к холодному углу тамбура. Все говорили об аварии, о том, что кто-то попал под поезд. Одни говорили, что пострадавшим был мужчина, другие — женщина, мать троих детей…

Вокзал… Коля рванулся вперед, но сразу же попал в поток спешивших на работу людей. Многие шли группами. Впереди мелькнули носилки, и тесное кольцо любопытных преградило путь. Коля сошел на асфальт вокзала и успел только увидеть светлую машину с красным крестом на ветровом стекле, которая медленно выезжала через широко открытые ворота, увозя его незнакомца.

— Вот хорошо, что теперь машина дежурит, — сказал кто-то сзади. — А то был такой случай… Да не стой, паренек, на дороге!..

В палате было трое больных. У стены, повернувшись к ней лицом, лежал привезенный из тайги охотник. На средней койке, головой к большому окну, беспокойно ворочался старик с резкими складками-морщинами возле носа и маленькими светлыми глазами. Третьим был Человек, так неожиданно потерянный Колей.

И старик и охотник лежали здесь уже не один день и вели нескончаемые беседы. Правда, говорил только старик. Лежащий у стены охотник с забинтованной головой совсем не мог говорить: он только изредка шевелил левой рукой. Правая его рука была короче левой почти на кисть.

— Отходился ты, отходился, — вздохнул старик. — Теперь тебе только в городе жить. Можно сказать, сама судьба предупредила. Оторвала тебе руку и сказала: «Больше не суйся!»

В коридоре раздался шум, и в сопровождении сестры в палату вошел врач. Поздоровавшись со стариком, он подошел к охотнику, темными от йода пальцами тронул его за плечо.

— На меня не обижайся, — сказал он охотнику. — Что делать?… Не смог сохранить руку, никак не смог. Да и никто не сохранил бы… А сейчас мы повернемся, повернемся… — Он осторожно, но, видимо, сильно обхватил больного и повернул его к себе. — Не унывай, брат! У нас же с тобой не все дела сделаны, и какие дела!..

— А я ему что говорю? — вмешался старик. — То же самое! Только зря вы на него время тратите. Лежит себе, и пускай лежит! Обидно даже за вас! Тяжелый он человек. Излагаю ему что к чему, а он пальцы в кулак сожмет, аж посинеет кулак-то. Разве от него дождешься благодарности?

— Ничего, Серафим Яковлевич, скоро мы ему повязочку снимем, он вам все объяснит, всю свою благодарность… Ну, а ваши как дела? На поправку дело идет? Хороши, а?

— Какое хороши, болит… болит, и все! Сестра сняла повязку. Борис Федорович наклонился над Серафимом Яковлевичем, внимательно осмотрел швы.

— Как он лежит, сестра? — спросил он.

— Крутится, — вздохнула сестра, избегая взгляда Серафима Яковлевича.

— Книжку ему надо дать, сестрица.

— А хоть бы и книжку! Перемолвиться словом не с кем. Слева немой, справа — и того хуже.

— Именно хуже, — сказал Борис Федорович и подошел к третьей кровати.

— Вот, вот, — продолжал Серафим Яковлевич, — мало того, что носом свистит, так еще по ночам светится. Подумать только! Будто у него в брюхе электросваркой кто занимается. Чудеса! Какой уж тут покой! Опять-таки медицина…

— Все медициной недовольны… А ведь ваше счастье, что пенициллин открыли…

— Это вы оставьте — насчет пенициллина. Все говорят: у вас рука искуснейшая, а как взглянете, так кровь затворяется.

Борис Федорович сделал такой жест, будто отогнал назойливую муху, и присел на табурет возле третьей койки.

— Как температура?

— Возьмите, Борис Федорович. — Сестра протянула температурный листок.

Борис Федорович встал:

— Пятьдесят градусов?! Непостижимо! Чем же вы мерили?

— Брала у биохимиков в лаборатории. На триста градусов термометр. Уж как они допытывались, зачем нам, в хирургическом, такой термометр понадобился! — улыбнулась сестра.

Борис Федорович ощупал тело больного, отдернул пальцы.

— Тяжелый шок, до сих пор не пришел в себя. Да у него, я вижу, и анатомические расхождения. Вот эта мышца… бицепс… А вот эту, на груди, вы знаете, сестра? И я не знаю! Три года работал ассистентом на кафедре анатомии — и не знаю!

— Отклонение от нормы? — робко спросила сестра.

— Какие там отклонения! Новые, совершенно новые мышцы! Следовательно, и кость должна быть другой! А почему, сестра, не раздели его, почему не сняли этот шутовской балахон?

— Снимали, разрезали, а он сразу восстановился. Мы еще раз разрезали, а он опять…

— А почему я ничего не знаю об этом?

— Вы, Борис Федорович, не поверили бы, накричали…

Борис Федорович смутился.

— Вот что, попросите сюда рентгенолога. Пусть поднимется… — Борис Федорович глубоко задумался.

— Григорий Матвеевич пришел, — сказала минут через пять сестра. Она тяжело дышала: рентгеновский кабинет помещался этажом ниже.

— Григорий Матвеевич, — обратился Борис Федорович к рентгенологу, — посмотрите-ка. Обратите внимание на общую «архитектуру» организма… И откуда он — неизвестно… Пришел ли со дна моря, сошел ли с каких-нибудь неизведанных ледников, но ясно одно: эволюция пошла в этом случае по совсем другому пути, это совсем другое решение…

Борис Федорович взял руку незнакомца, с минуту подержал ее, осторожно опустил.

— Это не пульс, — сказал он, — какая-то вибрация, ударов нет… Но он жив, он борется. Как ему сейчас нужен покой, полный покой! А у нас как раз в части здания ремонт, и, кажется, надолго… И потом, Григорий Матвеевич, вот возьмите температурный листок… Что скажете? Невиданный случай нарушения интерорецепторной регуляции организма, невиданный…

— Как, как? — переспросил Серафим Яковлевич. Он давно уже прислушивался к разговору.

— Нарушение интерорецепторной терморегуляции организма, — рассеянно сказал Борис Федорович, — интерорецепторной…