Венеамин Гиршгорн - Сорванец Джо

Только подумать — один человек (зубы, как зубы, глаза, как глаза) получил от отца (Крейс-старший умер кстати, когда его сын, играя в рулетку, продулся и должен был подпись папаши подделать), две виллы, заводы и книжки из банков, может командовать армией клерков, рабочих и разных ученых людей. Имя Крейс — и сразу головы, где больше мыслей, чем во всех книгах библиотеки миллиардера, склоняются низко.

Крейс не знает ни имен, ни фамилий.

Важно: столько-то мускульных сил, остальное управляющий должен помнить (за это и платят).

Крейс читал телеграммы, кусая сигару. О-о…

— Не выдержав конкуренции

Батайль лопнул рынок наш

Жду дальнейших инструкций.

(Батайль — владелец французских заводов, давно конкурировал с Крейсом.)

Крейс, разгладив на тощем лице недовольные складки, решил обедать не дома, а в клубе, а ночью поехать в заведение старого Каца и там в компании таких же всесильных, как он (всего их 12), отпраздновать эту победу.

А-а-а-а-а-а-а-а.

Управляющий к телефону.

— Алло. Алло… Мистер Крейс… Забастовка… Говорил… Ничего не помогает… Хорошо…

Опасливо оглянулся, ящик на ключ, бумаги в портфель и через коридорчик быстро по лестнице вниз.

У двери синие блузы и грязные кепки — метнулся назад.

— Стой. Держи.

Скорей, скорей куда-нибудь спрятаться… Проклятый Крейс… А, вот сюда, но… жидкую грудь обхватили сильными руками, потащили на двор…

Все лица, лица, лица…

Хотя работал с ними долгие годы, не может узнать никого.

А над толпой перекатывается от корпуса к корпусу:

А-а-а-а-а-а…

К нему потянулись сжатые кулаки, и на лице своем жар дыханий многих почувствовал, забился, заплакал и… кричал, кричал, стараясь заглушить шум:

— Я не виноват. Это Крейс… Это мерзавец Крейс. Я ведь тоже служу.

— Я… а… а…

Метнулся мячиком вверх. Ноги (серые брюки и туфли с колючим носком) дрыгнулись несколько раз.

А-а-а-а-а-а-а.

Шум разбивался у груды наваленных тачек — на них: красные флаги и Никельс — у ног приютился Джо (рот раскрыт, а глазенки-звезды).

— Товарищи.

(Сразу Никельс рассыпался в тысячу черных широких зрачков.)

— Товарищи, мы узнали — Крейс похитил Ройта. Они боятся «Универсальных лучей». Они хотят уничтожить его. Они уже убрали Ройта, теперь очередь за Смирновым. Но, товарищи, «электрический человек» должен быть окончен! Он наша сила, наше лучшее оружие против капитала.

А-а-а-а-а-а…

— А-а-а-а, — кричал Джо, захлебываясь от восторга.

Вот это настоящее дело. Вот это так. Шайка Джо приобрела солидных союзников — целый автомобильный завод. Ройт может не беспокоиться за свою судьбу.

Новый оратор… Еще. Еще… Кажется — одной грудью дышит толпа, одной думает головой.

Наряд на автомобильный завод Крейса. Сам Крейс звонит. Спешно.

Черные авто с зловещим шелестом помчали сотню солдат.

Гордо плещутся красные флаги.

Гудит толпа. Синими волнами, серой пеной бурлит — синие блузы и грязные кепки.

— Мы не хотим больше работать для Крейса, — крикнул с трибуны рабочий и эхом, от цеха до цеха, разрывая тесную клетку каменного забора, рявкнуло:

— Мы не хотим больше работать.

У ворот свалка и крики.

Все — от трибуны к воротам, а там солдаты цепью, ощетинившись сталью штыков, шаг за шагом теснили рабочих.

А-а-а-а-а-а-а-а.

Солдаты — камень… Лица под кепи — из камня…

— Мерзавцы.

— Сколько вы получили от Крейса?

— Стреляйте. Ну. Стреляйте.

— Бросьте винтовки.

— Мы не хотим больше работать.

— Товарищи, в цехи…

И, отхлынув, побежали, стуча гвоздями тяжелых ботинок, по каменным плитам… А сзади сухо щелкали зубы затворов, да управляющий, растирая кровь из разбитого носа, поднявшись с земли, выплевывал с кровью:

— Стреляйте, стреляйте в мерзавцев.

Начальник (Манус — блестящая кепи, под кепи — блестящий пробор).

— Мистер, все будет прекрасно.

В цехах — стекла вдрызг.

Топот ног.

Солдаты к дверям.

Трах… трах…

Бей. Камнем. Камнем.

Трах… трах…

А а а-а-а-а.

Манус — Джо, швырявшего камни в солдат — рукой в перчатке (сажа на пальцах — мещанство) с размаху в лицо (на белых перчатках — вдруг красные пятна).

— Щенок, коммунист.

Джо волчонком — зубы в упругие ляжки Мануса…

Хрясь.

А-а-а-а-а-а-а

Трах-трах.

В цехах — растоптанный уголь и грязные красные лужи.

На авеню 5 — тихо. Крейс, маникюр кончая улыбнулся, когда прочитал:

— Всего лишь 17 убитых рабочих.

Очередь Боба.

— А, это ты?

— Есть что-нибудь?

— Да. Собрание металлистов у Сквальтона, Знаешь, в порту (еще бы, до сих пор синева под глазом и больно). Смотри в оба. Запомни лица главных буянов, а потом…

— Ладно… Ладно.

В баре — дым как всегда, только все, кто пришли из разных кварталов, не пьют, а, сгрудившись тесно, одни к одному, с раскрытыми ртами, жадно стараясь каждое слово словить, разжевать и запомнить, слушали, не замечая, что душно, жарко и тесно.

Боб стоит на стуле. Вся зала внизу. Боб старательно изучает незнакомые лица.

— Тот кудлатый и черный наверно главарь. Все всё время к нему записочки пишут… Так…

Заметил у двери личность; определенна таинственная рыжая козлиная бородка, усы; из-под черной, надвинутой шляпы глаза — пытливо по зале; остановились на Бобе. Боб со стула… Расталкивая недовольных рабочих — к двери.

Незнакомец еще тут.

У Боба от старания глаза заболели, и шея заныла.

— Только больше внимания, внимания (не будь ротозеем — учила жена). Он вышел… И Боб осторожно шмыгнул за тяжелую дверь.

Вместо белого теплого пара — холодный туман такого же цвета.

Незнакомец у фонаря остановился; услыхав шаги, рванулся вперед. Боб прибавил шагу. Тот побежал.

— Нет, шалишь, не уйдешь.

Мимо мелькают фонари и дома.

Ветер бьет в лицо холодным дождем.

В конце переулка Боб кулаком в спину и вместе в грязь.

Незнакомец пыхтел, но Боб усердно (карьера, карьера, карьера) дубасил револьверной ручкой по мотавшейся шее…

Когда шея перестала болтаться, Боб носовой платок в рот незнакомцу (еще услышат другие), руки крепко связал и несколько раз пронзительно свистнул. В конце переулка ответили сразу.