Джеймс Баллард - Последний берег

Муха

(Маленькая мушка, которая, по мнению Травена, последовала за ним в расселину, жужжит теперь у лица мертвого японца. С некоторым чувством вины Травен наклоняется, чтобы убить ее, но вдруг осознает, что, возможно, этот крохотный страж долгое время был единственным другом японца, а в качестве компенсации питался богатыми выделениями из его пор. Осторожно, чтобы случайно не повредить мушки, Травен приглашает ее сесть к нему на запястье.)

Доктор Ясуда. Благодарю вас, Травен. В моем положении, сами понимаете…

Травен. Конечно, доктор. Прошу прощения за то, что пытался ее убить – знаете, врожденные привычки… От них не так-то просто избавиться… Дети вашей сестры в Осаке в сорок четвертом… Ужасы войны… Я не хочу их оправдывать. Большинство известных мотивов вражды столь отвратительны, что люди пытаются отыскать какие-то неизвестные в надежде…

Ясуда. Прошу вас, Травен, не смущайтесь. Мухе повезло, что она сохраняет себя так долго. Сын, которого вы оплакиваете, не говоря уже о двух моих племянницах и племяннике, – разве не умирают они каждый день снова и снова? Все родители в мире горюют по утраченным сыновьям и дочерям – по тем, какими их дети были в раннем возрасте.

Травен. Вы чрезвычайно терпимы, доктор. Я бы не осмелился…

Ясуда. Вовсе нет, Травен. Я не ищу вам оправданий. Все мы в итоге представляем собой лишь малую толику бесконечных нереализованных возможностей, дарованных нам в жизни. Но ваш сын и мой племянник навсегда остались у вас и у меня в памяти именно такими, какими были тогда, и их «я» неизменны, как звезды в небесах.

Травен (не очень уверенно). Возможно, это и так, доктор, но отсюда следует опасный вывод относительно этого острова. Бетонные кубы, например…

Ясуда. Я именно их и имею в виду, Травен. Здесь, в лабиринте, можно обрести наконец свое собственное «я», свободное от опасного влияния времени и пространства. Этот остров – онтологический рай, так зачем же изгонять себя самого в этот изменчивый мир?

Травен. Простите… (Муха уселась прямо в высохшую глазницу японца, отчего у мудрого доктора насмешливо заблестел глаз. Наклонившись вперед, Травен сгоняет ее и заманивает на свою ладонь, потом внимательно разглядывает.) Да, возможно, бункеры и в самом деле носят онтологический характер, но я сомневаюсь, что теми же свойствами обладает муха. Это, безусловно, единственная муха на острове, что почти так же хорошо…

Ясуда. Вы не в состоянии принять множественность вселенной, Травен, – вы не пробовали задаться вопросом «почему»? И чем вас так притягивает этот остров? Мне кажется, вы охотитесь за белым левиафаном, за чем-то несуществующим. Этот остров опасен. Бегите отсюда. Будьте покорны и следуйте философии смирения.

Травен. Тогда могу ли я спросить, зачем здесь вы, доктор?

Ясуда. Чтобы кормить эту муху. «Бывает ли любовь сильнее…»

Травен (все еще растерянно). Впрочем, это не решает моей проблемы. Эти кубы, понимаете ли…

Ясуда. Хорошо. Если вам так необходимо…

Травен. Но, доктор…

Ясуда (повелительно). Убейте муху!

Травен. Но ведь это еще не конец, да и не начало… (В отчаянье он убивает муху. Затем падает без сил рядом с трупом и засыпает.)

Пытаясь отыскать на свалке за дюнами кусок веревки, Травен наткнулся на моток ржавой проволоки. Распутав проволоку, он обмотал ею труп и вытащил его из расселины. Из крышки деревянного ящика получились примитивные салазки. Травен посадил на них труп, привязал и двинулся по краю лабиринта. Остров безмолвствовал. В горячем воздухе застыли неподвижные пальмы, и только благодаря собственному перемещению менялись непостоянные символы их перекрещенных стволов. Квадратные башенки телеметрических постов торчали над дюнами, словно забытые обелиски.

Час спустя, добравшись до навеса у своего бункера, Травен отцепил проволоку, обмотанную вокруг пояса. Затем взял складное кресло, оставленное ему доктором Осборном, отнес его примерно на середину пути от своего убежища до лабиринта, посадил туда мертвого японца, уложив его руки на деревянные подлокотники, чтобы создавалось впечатление безмятежного покоя, и привязал.

Довольный содеянным, Травен вернулся к бункеру и присел на корточки под навесом.

Проходили дни, сливаясь в недели. Японец с достоинством восседал в своем кресле, охраняя Травена от бетонных блоков. Теперь у него хватало сил, чтобы время от времени выходить на поиски пищи. Под горячими солнечными лучами кожа японца все больше выцветала, выбеливалась. Иногда, проснувшись ночью, Травен натыкался взглядом на бледное привидение со спокойно лежащими на подлокотниках руками. В такие мгновения он часто замечал, что с дюн наблюдают за ним жена и сын. Со временем они стали подходить все ближе и иногда оказывались всего в нескольких метрах у него за спиной.

Травен терпеливо ждал, когда они заговорят, и думал о бетонном лабиринте, вход в который охранял сидящий там мертвый архангел, а волны бились и бились о далекий берег, и в снах Травена по-прежнему рушились с неба горящие бомбардировщики.

Клод Изерли – американский летчик, участвовавший в бомбардировке Хиросимы

Человека ядерного века (лат.)