Геннадий Семенихин - Космонавты живут на Земле

— Это я сегодня получил, Алексей Павлович. И знаете, от кого? От Кузьмы...

— От полковника Ефимкова? — встрепенулся Горелов.

— Ну, для вас — от полковника Ефимкова, — покровительственно согласился генерал, а для меня от Кузьмы просто. Пишет, что Соболевка стоит на прежнем месте, летают они без катастроф, ваши друзья уже поднялись на ступеньку выше: кто командиром звена стал, кто заместителем комэска.

— Там прекрасные ребята, товарищ генерал, — одобрительно подхватил Алексей, — да и мне в Соболевке прекрасно жилось.

— А разве у нас хуже?

— Нет, товарищ генерал. Но я твердо уяснил разницу между летчиком и космонавтом.

— В чем же она, по-вашему, заключается?

— В том, что летчик живет в воздухе, а космонавт на земле.

Мочалов сосредоточенно потер переносицу.

— Не понимаю.

— Так это ж очень просто, — оживился Горелов, — в авиации я летал иногда ежедневно, иногда через день. Там я жил в воздухе. А здесь, чтобы когда-то провести в космосе ограниченный отрезок времени, я живу и работаю на земле, потому что наши тренировочные полеты и сравниться не могут с теми, какие я выполнял у Кузьмы Петровича.

Уголками губ Мочалов улыбнулся:

— И это вас разочаровывает?

— Нет, товарищ генерал! — воскликнул Алеша. — Какое может быть разочарование, если сбывается заветная мечта... мечта всей моей молодости, да и вообще — жизни!

Генерал недоверчиво покачал головой:

— А вот Кузьма не верит. Спрашивает, не испортил ли я вам биографии. Смотрите, что накалякал: «У меня бы Алешка Горелов у комэсках ходил. А вот что он делает у тебя — одному богу известно. Не лучше ли синицу в руки, чем журавля в небе?» Как вы считаете, Алексей Павлович?

На голове Горелова шевельнулись кудряшки.

— Я свою синицу намерен в космосе словить.

Мочалов положил конверт на прежнее место.

— Любит он вас, Алексей, вот и беспокоится о судьбе. Вы ему обязательно напишите, если давно не писали. К старости мы все становимся несколько сентиментальными, и знаете, как радуешься письму от бывшего подчиненного, которого ты уважал, а может, и больше — любил! Пусть не всегда ему сразу ответишь, но какая искорка западает в душу!

— Я напишу. Завтра же напишу, — охотно заверил Горелов.

В глазах его уже совсем растаяли признаки сонливости. Вся фигура старшего лейтенанта выражала крайнее ожидание. Алеша прекрасно понимал, что если Мочалов разбудил его среди ночи, то вовсе не для того, чтобы цитировать письмо Ефимкова. Это он мог бы сделать и в другое время. Горелов ждал, генерал медлил. Наконец заговорил, устало покосившись на часы:

— Все, что вы сейчас услышите, должны знать лишь вы. Это первое обязательное условие. Майор Костров позавчера был утвержден кандидатом на космический полет, намеченный на осень нынешнего года. Однако вы, конечно, знаете, что после этого случилось с Костровым... Я верю, что все страхи перед экстрасистолой — раздутая шумиха. Но чтобы нам отстоять его место в строю космонавтов, понадобится время. Сроки же полета приближаются. Значит, нужна новая кандидатура. Вместо майора Кострова полетит... старший лейтенант Горелов.

Алексей не удержался от радостного движения.

— Товарищ генерал, это невероятная новость. Я с радостью готов выполнить любой ваш приказ.

Внезапно на темном стекле, к которому прильнула глубокая ночь, Алеша увидел отражение своего лица, даже улыбку, обнажившую целые — до единого — зубы. Нехорошая мысль ударила в голову: «Чему же ты смеешься? Чему рад?! Несчастью своего друга?» Горелов моментально помрачнел, и это не ускользнуло от пытливых глаз генерала.

— Вы не рады, Алексей Павлович?

— Не рад, товарищ генерал.

— Парадоксально. Рвались, рвались в космос и вдруг опечалились, узнав, что командир готовится назначить вас дублером. Неужели вас не приводит в восторг одна возможность такого быстрого взлета?

— Нет, товарищ генерал. Не хочу, чтобы мой восторг, как сорняк, взошел на беде моего друга.

Мочалов остановил на нем потеплевшие глаза.

— Это уже из области эмоций.

— Нет, просто совесть забунтовала.

Генерал сделал два шага вперед, мягко потрепал по плечу насупившегося космонавта:

— Алеша, Алеша. Вот за то вы мне и любы. За мальчишечью свою непосредственность. Да, я согласен: ваше назначение дублером продиктовано именно этими неприятными событиями. И реакция у вас на мой приказ правильная. Но выбора нет, и видно, полетите вы... Откровенно говоря, — генерал снова занял свое место за рабочим столом, — я бы очень и очень не желал в этом году ставить вас ни на место дублера, ни тем более на место пилота космического корабля.

Горелов нетерпеливо встряхнул головой, тень его шевельнулась на белой стене.

— Не понимаю, товарищ генерал. Сначала оказали мне доверие, а теперь говорите противоположное. Ничего не понимаю.

Густые брови Мочалова сомкнулись, но глаза из-под них глянули на Горелова очень сердечно.

— Чтобы меня понять, Алексей Павлович, вы должны знать мое отношение к нашим первым космическим полетам. Его я тоже прошу не распространять широко. Весьма возможно, что во многом оно носит субъективный характер. Вот, смотрите-ка. — Он достал из мраморного стаканчика остро отточенный карандаш, придвинул лист бумаги и попросил Горелова стать за его спиной. Алеша увидел, как рождается на чистом листке незамысловатый рисунок. Сначала генерал нарисовал небольшой шар и рядом поставил букву 3. Было понятно и без слов. Но он помолчал и все же уточнил: — Вот это она и есть, матушка, по которой ходим, плодами и добрым климатом которой пользуемся. Над ней орбиты — от двухсот до пятисот километров. Что это? Космос? Нет, не космос, а если по чести и совести говорить, так всего только околоземное космическое пространство. — Карандаш провел еще одну линию. — А вот это уже будет повыше. На этой высоте есть и два радиационных пояса, и участки не совсем изученной солнечной деятельности, и возможность не совсем приятного сотрудничества с метеоритами. Дальше район, обусловленный деятельностью нашей холодной соседки Луны. Ну а потом уже и продолжается подлинная бесконечность Галактики, и пути, открытые пока теоретически, к иным мирам. Для чего я нарисовал вам эту схему? Хочу спросить и полюбопытствовать. Укажите мне, летчик-космонавт Горелов, район космоса, в который уже сейчас вторгся человек? А если говорить точнее, то район, по которому прошли вокруг Земли орбиты первых космических кораблей, и в том числе американских.

— Так это же ясно! — недоуменно воскликнул Горелов. — Орбиты от двухсот и до пятисот километров. Апогей и перигей каждый студент укажет.