Хью Хауи - Очистка

— Нет уж, спасибо, — сказала она, отсмеявшись. — Я уничтожила всё, что нашла. Не желаю, чтобы они узнали. Они хотят торчать здесь? Ну и чёрт с ними! Я вернусь только ради тебя.

— Ты не вернёшься, — гневно воскликнул Холстон. — Неужели ты думаешь, что изгнанные всё ещё живы и бродят где-то там, снаружи? Ты считаешь, что они не возвращаются, потому что чувствуют себя преданными?

— А по какой ещё причине они производят очистку, как ты думаешь? — спросила Аллисон. — Почему они хватают проволочные скребки и делают свою работу без малейших колебаний?

Холстон вздохнул. Злость в нём постепенно улеглась, исчезла.

— Никто не знает, почему.

— Но как ты предполагаешь — почему?

— Мы ведь уже говорили об этом, — устало сказал он. — Сколько раз мы это обсуждали?

Он был уверен: многие пары шептали друг другу свои догадки ночью, когда были наедине. Они с Аллисон — не исключение. Он взглянул на стену — взошла луна. Значит, наступила ночь. У них осталось очень мало времени. Завтра его жена уйдёт. Мысли об этом приходила к нему всё чаще и чаще — словно молнии, беспрестанно сыплющиеся из грозового облака.

— У каждого свои соображения, — промолвил он. — Мы делились своими бессчётное число раз. Давай просто...

— Зато теперь тебе известно кое-что новое, — перебила Аллисон. Она отпустила его руку и смахнула волосы с лица. — Мы оба с тобой знаем это, и теперь всё представляется иначе, совсем иначе. А завтра я узнаю точно. — Она улыбнулась и погладила Холстона по руке, словно он был малышом, нуждающимся в утешении. — А в один прекрасный день, любовь моя, это узнаешь и ты.

Первый год после её ухода Холстон ждал, поверив её безумным обещаниям, надеялся, что она вернётся. Первую годовщину со дня смерти Аллисон он провёл, надраивая камеру ожидания и дверь шлюза; он изо всех сил напрягал слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук снаружи, в надежде, что призрак его жены вернулся, чтобы освободить его.

Когда этого так и не произошло, он начал рассматривать другую альтернативу: а не выйти ли за ней самому? Он провёл столько времени, просматривая на компьютере файлы Аллисон и пытаясь составить более или менее ясное представление о её находках, что сам наполовину обезумел. Он пришёл к выводу, что живёт в мире лжи, а раз так, то без Аллисон такая жизнь теряет всякий смысл.

Весь второй год Холстон провёл как последний трус — в боязни совершить решительный поступок. Каждый день по дороге на работу он готов был прокричать о своём желании выйти наружу и чувствовал во рту ядовитый вкус страшных слов, но всякий раз в самую последнюю секунду проглатывал их. В день второй годовщины они с помощником шерифа Марнсом отправились в обход, и весь этот день в Холстоне горела пламенем его тайна — осознание того, насколько близко он подошёл к гибели. Да, это был долгий год, год, когда он отказался от Аллисон. Первый год был годом её ухода, второй — его.

Но больше он не был трусом.

Теперь, ещё годом позже, он сидел один в камере воздушного шлюза, одетый в защитный костюм, и в душе его сомнения боролись с уверенностью. Массивная жёлтая дверь герметично закрылась и отрезала его от остальной Шахты. Да, не так он представлял себе свой конец, совсем не так. Он всегда думал, что навечно останется в Шахте: после смерти его прах пойдёт туда же, куда и прах его родителей — на восьмой уровень, где занимались обогащением почвы. Кажется, прошла целая жизнь с тех пор, как он мечтал о собственной семье, о собственном ребёнке, или даже о двойне, или о втором выигрыше в лотерею; мечтал о жене, с которой они бы вместе состарились...

По ту сторону жёлтой двери прозвучала сирена, прогоняя всех задержавшихся. Всех, кроме него. Ему было некуда идти.

Зашипели баллоны, нагнетая в камеру шлюза инертный газ. Через минуту Холстон ощутил, как под давлением аргона костюм тесно облепил тело. Он вдохнул кислород, который циркулирующий в шлеме, и встал у другой двери, запретной — той, что вела в кошмарный мир снаружи. Стоял и ждал.

Где-то глубоко в стенах глухо проскрежетали стальные поршни. Полимерные драпировки на стенах шлюза пошли морщинами под давлением аргона. Эти драпировки сожгут, пока Холстон будет заниматься очисткой. Ещё до наступления ночи весь шлюз подвергнут тщательной дезинфекции, вымоют до блеска и запечатают до следующей очистки.

Створки широкой металлической двери задрожали, затем между ними образовалась щель, которая постепенно расширялась — створки медленно убирались в стены. По замыслу конструктора, полностью они не раскрывались: воздух за пределами Шахты представлял собой нешуточную опасность, и её нужно свести к минимуму.

Поток аргона с шипением просачивался сквозь щель наружу; по мере того, как створки расходились всё дальше, шипение переходило в низкий рёв. Холстон приблизился к двери вплотную. Он поражался тому, что ему даже в голову не пришло сопротивляться, а ведь раньше его ввергала в недоумение покорность, с которой другие шли на смерть. Но лучше выйти наружу, увидеть мир хотя бы один раз собственными глазами, чем заживо сгореть здесь вместе с полимерными драпировками.

Как только щель достаточно расширилась, Холстон протиснулся в неё, цепляясь костюмом за края створок. Его окружила туманная завеса — это аргон конденсировался в более разреженном воздухе. Холстон слепо двинулся вперёд, выставив перед собой руки.

Дверь, через которую он только что вышел, начала закрываться. Завывания сирены становились всё глуше, пока толстые стальные створки не сомкнулись и не отрезали Холстона от прежней жизни. Внутри шлюза — он знал это — вспыхнуло пламя.

Оказалось, что Холстон стоит у подножия бетонной рампы — она вела наверх. Это удивило его — оказывается, он ещё не на поверхности; ведь он привык видеть мир на стенах помещений верхнего уровня до самого горизонта. Времени у него было мало; в голове словно набат гудел: торопись! торопись! Минуты жизни были сочтены. Он неуклюже зашагал по узкой рампе вверх.

С обеих сторон его окружали выщербленные бетонные стены. В лицевой щиток шлема ударил поток неправдоподобно яркого света. Холстон совершил непростительный грех — осмелился иметь надежду, и на верху рампы его ожидало воздаяние. Он повернулся вокруг себя, окидывая взором горизонт. Голова закружилась от нескончаемых просторов. Зелёных просторов!

Зелёные холмы, зелёный ковер травы под ногами. Холстон закричал от восторга. Его рассудок отказывался верить глазам. Надо всей этой зеленью простиралась голубизна, точь-в-точь такая, как на картинках в детских книжках; а по ней текли белоснежные облака, и в воздухе носились, хлопая крыльями, какие-то живые существа...