Октябрьский марафон мистики и ужасов: часть 1 - Павел Булгаков

В последние дни по вечерам из растрескавшейся кирпичной трубы заброшенного дореволюционного особняка под Петербургом валил густой чёрный дым. Это случилось ровно после того, как в особняке погиб парень девятнадцати лет Артемий. Несколько дней назад он вышел из дома и вместе с друзьями поехал к особняку. К несчастью, именно в тот день из поместья, расположенного недалеко от этого туда, сбежала пара чёрных огромных и злых, как черти, питбулей. Полиция признала это несчастным случаем и закрыла дело, а тело Артемия так и не было найдено.

Но, некоторые местные жители верят, что это дух Артемия живёт в доме, каждый вечер разжигает камин, стоит прямо у дыры в деревянном полу столовой на первом этаже в чёрном худи с капюшоном, из-за которого можно увидеть лишь чёрные волосы, и смотрит в затопленный подвал, где на поверхности чёрной воды плавает его тело.

Отвернувшись от дыры, Артемий с безразличием посмотрел своими чёрными глазами на двух огромных питбулей, смирно сидящих неподалёку, у одного из которых были ярко-красные глаза, а у второго ярко-зелёные.

— Вы знаете, что после остановки сердца, мозг ещё какое-то время работает. Никогда бы не подумал, что умру именно так, — сказал он, махнул рукой и медленно пошёл по скрипучему полу к выходу из столовой.

Питбули послушно побежали за ним. Пройдя по длинному тёмному коридору с расписанными стенами и разбитыми окнами, Артемий распахнул тяжёлые деревянные двери гостиной и замер на пороге. Лишь луна освещала это огромное, но почти пустое помещение. Взяв несколько дров, сложенных у стены, Артемий прошёл в глубь комнаты и, присев на корточки, закинул поленья в большой каменный камин. Достав зажигалку из кармана чёрных джинсов, Артемий зажёг сигарету и положил зажигалку на место. Маленький красный огонёк тут же осветил его худое уставшее лицо.

— Знаете, когда на душе хреново, уже не думаешь о вреде курения… Уже ни о чём не думаешь, — задумчиво произнёс Артемий и повернулся к питбулям, тихо лежащим в стороне. — Но вам этого не понять.

Встав с пола, он кинул сигарету в камин и в нём сразу же разгорелось пламя. Артемий тяжело вздохнул, подошёл к кожаному креслу с рваной обивкой, стоящему в центре комнаты, и, взяв в руки «Петербургские повести» Гоголя в ветхом переплёте, лежавшие на подлокотнике, сел в кресло.

— Кто-нибудь может мне объяснить, зачем я каждый вечер разжигаю камин, не способный согреть меня холодным вечером, и в его свете читаю книги, не способные вызвать хоть какие-то эмоции? — спросил Артемий, листая страницы книги, но питбули молча смотрели в стену. — Вот и я не знаю.

Открыв книгу на нужной странице, он погрузился в чтение. Тишину ночи нарушал лишь гул ветра, треск дров в камине и тихое сопение псов. Изредка зевая, Артемий читал Гоголя несколько часов, после чего уснул прямо в кресле.

На следующее утро ударил мороз. Густой туман стелился у самой земли, а солнечные лучи только только осветили верхушки деревьев. Но даже такая идиллия не вызывала никаких эмоций у Артемия, сидящего на крыше особняка с сигаретой в руках. Вот на промёрзшую землю упал очередной окурок и Артемий, встав на ноги, вздохнул. Изо рта пошёл густой пар. «Ещё тёплый», — промелькнуло у него в голове.

Засунув руки в карманы, Артемий спустился на чердак через дыру в крыше. Отодвигая руками паутину и переступая через кучи запылённого хлама, он пошёл к лестнице на второй этаж. Гнилые доски скрипели под ногами и едва не ломались, но Артемия это уже не пугало. Вот он спустился с чердака и отряхнул худи. Навстречу ему тут же из спальни выбежали питбули и сели напротив него.

— Чего вам? — непонимающе спросил Артемий, переводя взгляд с одного на другого.

В ответ на это псы лишь жалобно заскулили, а в их животах тихо заурчало.

— А от меня чего вы хотите? — произнёс Артемий, но псы лишь пододвинулись ближе к нему. — Ну чёрт с вами, пойдёмте.

Закатив глаза, он пошёл вниз по лестнице со ржавыми перилами. На первом этаже, Артемий завернул в столовую и принялся открывать шкафчики, но кроме битой посуды, паутины и тараканов, вызывающих у него отвращение, там ничего не было. Неожиданно из верхнего шкафчика вывалился целый пакет корма. Взяв его в руки, Артемий внимательно осмотрел пакет.

— Годен до двадцать третьего февраля… тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. О как, — прочитал он надпись на упаковке и скептически посмотрел на псов, смотрящих на него голодными глазами. — Будете?

Питбули подошли ближе и обнюхали пакет. Запах испорченного корма отбил у них аппетит и они недовольно рыча ушли из комнаты. Пожав плечами, Артемий отбросил пакет в сторону и закрыл шкафчик, из которого тот вывалился. Пройдя вдоль стены по комнате, он остановился около серванта. На полке, среди разбитых тарелок и бокалов стояла одинокая бутылочка вина, которую Артемий, не долго думая взял с собой. «Пожалуй плюсы у моего состояния тоже есть. Еда и сон уже не необходимость, а просто способ скоротать время, подобно чтению», — подумал он.

— Да и холода совсем не чувствую, — добавил Артемий, выглянув в разбитое окно, за которым холодный осенний ветер трепал голые ветки деревьев, и, открыв бутылочку вина, сделал глоток прямо из горла.

Неожиданно питбули вернулись в столовую, в зубах у одного была зажата мёртвая птичка, которую он аккуратно положил на пол. Обернувшись к ним, Артемий изумлённо открыл рот.

— Чёрт, парни! — воскликнул он. — Я не знаю как, но меня сейчас стошнит! Не могли съесть это на улице? Зачем в дом всякую гадость таскать?

Псы быстро схватили птичку и выбежали во двор, а Артемий проводил их недовольным взглядом, после чего неторопливо подошёл к дыре в полу. «По какой-то невероятной случайности я всё ещё жив, но что будет, когда мой мозг перестанет работать и я окончательно умру?» — размышлял он, смотря на своё тело в подвале. Сделав ещё один глоток, Артемий вышел из столовой, прикрыв за собой дверь и направился в гостиную, где развёл камин и устало свалился в кресло.

Там он сидел и заинтересованно читал Гоголя, изредка делая большие глотки вина, до тех пор, пока питбули не вернулись с прогулки. В глазах этих кровожадных созданий сейчас явно проглядывалось счастье. «И даже будь в этом доме десять таких бутылок вина, сто, я бы так не веселился» — подумал