Стивен Кинг - Худеющий

«Худеющий», — шепчет старый цыган с гниющим носом Уильяму Халлеку в тот момент, когда он со своей женой Хейди выходит из здания суда. Только одно слово доносится до него вместе с запахом его дыхания. «Худеющий». Прежде, чем Халлек успевает отшатнуться, старый цыган протягивает руку и проводит скрюченным изуродованным пальцем по его щеке. Рот раскрывается, как рана, обнажая надгробия зубов, торчащих из голых десен. Эти редкие зубы — почерневшие и зеленоватые… между ними просовывается язык, вылезает наружу и облизывает потрескавшиеся губы, растянутые в улыбке.

Худеющий.

Воспоминание вернулось к Билли Халлеку по понятной причине: в семь утра он стоял на весах, обернув поясницу полотенцем. Снизу доносился аппетитный запах яичницы с ветчиной. Пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть цифру на шкале. Нет, не просто вытянуть, а наклониться. Каждый раз приходилось наклоняться. Он был крупным мужчиной. Слишком крупным, как доктор Хаустон рад был ему сообщить. «На тот случай, если тебе никто об этом не говорил, позволь, я тебе сообщу», — сказал ему Хаустон во время последнего осмотра. — «Мужчина с твоими доходами и твоими привычками вступает а царство сердечных приступов примерно лет в тридцать восемь, Билли. Тебе нужно сбросить вес».

Сегодня утром новости оказались неплохими: он неожиданно сбросил три фунта — с 249-ти до 246-ти.

В последний раз, когда он отважился встать на весы, стрелка указывала на 251, правда, он был в брюках, а в кармане лежала мелочь, да еще ключи, его армейский ножик. К тому же, весы в ванной наверху врали в большую сторону — в этом он был почти уверен.

Будучи еще обыкновенным нью-йоркским мальчишкой, он где-то слышал, что цыгане обладают даром предвидения. Может, это и есть тому доказательство? Попытался засмеяться, но дальше слабой и довольно неуверенной улыбки дело не пошло: рановато было закруглять смешком «цыганское дело». Должно пройти время, и все уляжется; он был достаточно зрелым человеком, чтобы понять это. А пока от мысли о цыганах было тошно. Он от души надеялся, что в жизни больше ни одного из них не встретит и отныне на гулянках будет лишь забавляться хиромантией да баловаться спиритической планшеткой Уиджа — скромно и безобидно.

— Билли?! — Зов снизу.

— Иду!

Он оделся, заметив с почти подсознательной досадой, что потеря им трех фунтов ничего не значила для его трусов — они по-прежнему туговаты. Сорок два дюйма в обхвате. На Новый Год бросил курить точно в 00. 01, и началась расплата. Ничего себе расплата за отказ от дурной привычки. Спустился по лестнице — сорочка расстегнута, галстук переброшен через шею. Линда, его четырнадцатилетняя дочь, как раз выходила из дому во «флиртующей» юбочке. Махнула конским хвостом прически, перехваченным на сей раз вполне сексуальным бархатным бантом. Под мышкой — учебники, в другой руке два небольших помпона для парада мажореток — один белоснежный, другой ярко-красный.

— Пока, пап!

— Счастливо, Лин!

Халлек сел за стол и первым делом схватил «Уолл-стрит джорнел».

— Возлюбленный! — сказала Хейди.

— Моя дорогая! — с шутливым пафосом ответил он и немедленно отложил газету.

Жена поставила перед ним дымящуюся яичницу, английскую сдобу с изюмом и пять кусочков поджаристого бекона. Хорошая еда. Сама скользнула на стул напротив нет и закурила «Вантаж-100». Минувшие январь и февраль были несколько напряженными — слишком много «обсуждений» — фактически, закамуфлированных ссор, слишком много ночей в постели спиной к спине. Но выход нашли: она перестала подкалывать его по поводу веса, а он прекратил нудить по поводу ее полутора пачек сигарет в день. В итоге весна получилась недурная. На фоне достигнутого между ними перемирия произошли и некоторые другие приятные вещи. Во-первых, Халлек получил повышение, и немалое. «Грили, Пеншли и Киндер» теперь стали «Грили, Пеншли, Киндер и Халлек». Мать Хоти исполнила свою давнюю угрозу и вернулась к себе в Вирджинию. Линда наконец-то выбилась в ведущие парада мажореток, что для Билли стало сущим благом, так как ее сценические потуги порядком напрягали. В общем, все пошло нормально.

Потом в городе появились цыгане.

«Худеющий», сказал старый цыган; «и что там за гадость приключилась с его носом? Сифилис, что ли? Рак? А может, и что-то похлеще, вроде проказы? Да черт с ним, в конце-то концов! Выброси из головы!»

— Не можешь выбросить из головы эту историю? — внезапно спросила Хейди. Так внезапно, что Халлек вздрогнул. «Билли, не твоя вина была». Так сказал судья.

— Да нет, я не о том думал.

— А о чем ты думал?

— Да «Джорнэл»… — ответил он. — Там говорят, что в нынешнем квартале жилищное строительство опять затормозилось.

Не его вина — это точно. Судья верно сказал. Судья Россингтон. Кэри — для друзей.

«Для друзей вроде меня», подумал Халлек. «Сколько партий в гольф с Кэри Россингтоном. На гулянке у нас накануне Нового Года два года назад, когда я решил бросить курить и не сделал этого. Кто мял твою такую вызывающую титьку во время традиционных обменов новогодними поцелуями? Не может быть! Ну конечно же — добрый славный Кэри Россингтон, провалиться мне на этом месте!»

Да. Добрый старый Кэри Россингтон, перед которым Билли оспаривал полтора десятка муниципальных судебных дел. Добрый старый Кэри Россингтон, с которым Билли время от времени играл в покер в клубе. Добрый старый Кэри Россингтон, который не уронил себя, когда его старый приятель по гольфу и покеру Билли Халлек (Кэри иной раз хлопал его по спине и орал: «Ну, как твои… висят. Большой Билл?!») предстал перед ним не для того, чтобы оспаривать статью муниципального закона, а по обвинению в убийстве в результате наезда автомобиля.

«И когда Кари Россингтон не ударил лицом в грязь, все сделал, как положено, — кто сказал детишкам: У-у-у-уу?!! Кто их напугал? Кто нашелся во всем замечательном городе Фэйрвью, чтобы пугать детишек?! Да никто! Никто их не пугал. Да и кто они такие в конце-то концов? Всего лишь сброд грязных цыган. Чем скорее они уберутся из Фэйрвью в своих универсалах и трейлерах, облепленных пошлыми наклейками, тем лучше. Чем быстрее…

…Тем худее».

Хейди раздавила сигарету в пепельнице.

— Я тебя слишком хорошо знаю. Вся эта затея с застройкой — дерьмо.

Билли предполагал то же самое. Предполагал, что и она над этим серьезно думает. Лицо ее было сегодня слишком бледным, и выглядела она на свои тридцать пять, что случалось редко. Поженились они уж очень молодыми, юными прямо. Он до сих пор помнил, как коммивояжер, явившийся к ним спустя три года после свадьбы, предлагая пылесосы, посмотрел на двадцатидвухлетнюю Хейди Халлек и вежливо спросил: «Девочка, а твоя мама дома?»