Хуан Мильян - Цианистый калий… с молоком или без?

Хустина. Я читала Франца Кафку, забавная книжка.

Марсиаль. Ну и как? Догадалась, кто убийца?

Хустина. Почти. Уже начала догадываться, а он — раз! — и превратился в кузнечика. Но, конечно, кузнечика немножко фрейдистского.

Лаура (давая ей пощечину). Замолчи, презренная! Не видишь — у нас гости, им твои глупости неинтересны. Ступая отсюда, безмозглая. Иди на кухню и приготовь кофе. Он уже сварен, надо только подогреть.

Хустина. Хорошо, тетя, хорошо. Только не бейте меня так по щекам, а то мне когда-нибудь надоест… и вот тогда все узнают, вот… (Уходит.)

Адела. С ней нельзя иначе. Она такое несет, понятия не имею, где она этого набралась. В нашем доме всегда придерживались традиционных взглядов.

Из комнаты дедушки выходят Энрике и Марта; Марта взволнованна, видно, что она очень устала. Лицо бледное, страдальческое. В руках у нее тапочки.

Энрике. Можете войти. Теперь уже ничего страшного, можно взглянуть на него.

Марта. Пожалуйста… Стул! (Садится.) Мне нехорошо.

Лаура. Это мой двоюродный брат Энрике. Травматолог.

Сокорро. Бедняжка!

Венеранда. А что это такое?

Сокорро. Вроде парикмахера, милая, только почище.

Адела. Дон Марсиаль Эрнандес, детектив.

Марсиаль и Энрике пожимают друг другу руки.

Мой племянник Энрике, проездом из Мадрида.

Марсиаль. Слов нет, как я вам соболезную.

Энрике. Благодарю.

Марсиаль. Я хорошо знал дона Грегорио и просто потрясен случившимся. Нелегко будет Бадахосу пережить его кончину. Дон Грегорио оставил тут свой след.

Венеранда. Вы заметили, как мой сын излагает мысли?

Адела. А эта две сеньоры — донья Сокорро и донья Венеранда — близкие друзья дома. Они пришли побыть с нами.

Энрике. Сеньоры, я весь — к вашим услугам.

Венеранда. И мы в вашем распоряжении, днем и ночью.

Энрике (дает Марте таблетку). Прими, Марта, успокоишься.

Марта глотает таблетку.

Бедняжка очень впечатлительна.

Марта. Энрике, давай поскорее уедем. Я больше не могу.

Лаура (тихо, Энрике). Эти сеньоры хотели бы увидеть дедушку. И мы тоже. Последний раз мы его видели живым.

Адела. Такова жизнь.

Энрике. Да, да, заходите. Вы увидите, он немножко изменился. Для смерти было столько различных причин, и у него изменилось выражение лица, характер, даже волосы.

Марсиаль. Такое часто бывает. Нос, наверное, заострился, не так ли?

Энрике. Так… вот именно… очень, очень заострился. Заходите, заходите, пожалуйста, только ничего не трогайте.

Обе старухи и Марсиаль входят в комнату дедушки.

То, что лежит в гробу в сутане францисканского монаха, — это и есть дон Грегорио.

Марта (разражается слезами). Какой ужас! Какой ужас!

Энрике. А ты-то что, Марта? Закон жизни. Все там будем. Ну-ка, успокойся, успокойся.

Появляется Марсиаль.

Марсиаль. Дон Энрике, зайдите, пожалуйста, в комнату. Матушка никак не может чего-то надеть дону Грегорио, кажется, ладанку.

Энрике. Иду, иду, сию минуту. Только ничего не трогайте.

Марсиаль возвращается в дедушкину комнату.

Марта, возьми себя в руки.

Марта. Оставь меня. Мне плохо. Я… пойду в ванную комнату, умоюсь холодной водой, может, полегчает. (Уходит в ванную комнату.)

Энрике. Бедняжка, совсем расстроилась! Окончательно. А вы не пойдете взглянуть на дедушку?

Адела. Да, да, сейчас пойдем.

Из комнаты доносится шум. Появляется Марсиаль.

Марсиаль. Скорее, а то матушка его щекочет, проверяет, вправду ли он умер.

Энрике. Иду. Посмотрим, что там творится. (Уходит в дедушкину комнату.)

Адела. Кажется, она не выпила кофе.

Лаура. Или не подействовал. А может, у меня рука дрогнула, и я мало насыпала. С непривычки.

Адела. Хорошо, что цианистый калий остался.

Лаура. Сварим побольше кофе и насыплем сразу обоим.

Адела. Да, доченька, чем раньше, тем лучше. Видишь чемодан? Стоит, над нами смеется.

Лаура. Вижу, мама, вижу. Терпение. Еще немного — и он будет наш. (Толкает кресло-каталку к двери в дедушкину комнату.) Как я счастлива! Наконец-то жизнь нам улыбнулась.

Адела. Давно пора. А то я уже стала думать, что ты неудачница, дочь моя. Только не вздумай ничего делать, пока Марсиаль тут. Он может все испортить.

Лаура. Не беспокойтесь, мама, не беспокойтесь.

Адела. Пойдем взглянем на дедушку, глаз порадуем.

Приближаются к двери.

Лаура. Мама, я совершенно счастлива. Еще немного — и мы будем жить припеваючи! Вам, мама, я куплю пару рысаков — загляденье!

Адела. Тихо, тихо, сумасшедшая! Ты мешаешь мне сосредоточиться, так мы не можем входить к дедушке. Не хватает только хлебнуть винца и заголосить: «Я не боюсь зверя…» Попридержи свои восторги, вот останемся одни, тогда…

Лаура. Хорошо, мама. Ну, пошли. Дедушка ждет нас.

Входят в комнату покойного. Долгая пауза. Слышен только шум дождя.

Дверца большого шкафа тихо приоткрывается, и высовывается голова дедушки в спальном колпаке. Дон Грегорио оглядывает комнату, убеждается, что она пуста, и выходит из шкафа. На нем длинная ночная рубашка и тапочки, на плечах — одеяло. Осторожно направляется к телефону, поднимает трубку, набирает номер. Говорит очень тихо, стараясь, чтобы его не услышали.

Грегорио. Алло… Можно позвать Пирулу? Пирулу можно попросить к телефону? Нет, у меня охрипло горло. Пирулу! П-Париж… Да нет, не из Парижа она, а из Гвадалахары.

В дверях появляется Хустина.

Xустина. Привет, дедушка! Что вы тут делаете? Опять с постели встали! Вот скажу тете…

Грегорио (в телефонную трубку). Ладно, не надо, не мучайтесь. (Кладет трубку.) Ну что, красавица, как дела? Хустина. Ой, а я и не заметила, почему вы не в гробу?

Грегорио. Скучно стало, вот и думаю: пойду-ка разомну онемевшие члены.

Xустина. А-а-а… А почему они у вас онемели?

Грегорио. Понимаешь, ящик попался не по размеру, немножко тесноват. Мне в нем неудобно. Жмет.

Xустина. Это только сначала, первые годы. А потом привыкнете, вот увидите. Всякая вещь поначалу жмет, а потом разнашивается. Послушайте, дедушка, скажите тетям, чтобы они не заставляли меня носить траур десять лет.

В дверь звонят. Дедушка проявляет беспокойство.

Грегорио. Ступай, красавица, открой. Звонят.

Xустина. Идут. Наверное, Льермо. «Пастушка танцевала, ля-ля-ля-ля-ля-ля…». (Напевая, идет открывать дверь.)

Дедушка, оставшись один, снова прячется в свое укрытие — в шкаф.

Входят Льермо и Xустина. У него в руках шляпная коробка и чемодан. Льермо ставит вещи на пол. Он вымок до нитки.

Льермо. Не унимается. Как из ведра. Да еще проклятые чемоданы, весят будь здоров. Послушай, Хустина, дон Энрике с этой дамочкой еще не уехали?

Xустина. Они здесь, в дедушкиной комнате.

Льермо. Прекрасно, прекрасно, Хустина, наконец-то мы одни! (Смотрит на Хустину, после паузы.) А ведь мы давно не оставались наедине, Хустина.

Хустина. Еще бы! Ну и чудик. Разве я виновата, что тебе в детстве не давали витаминов?

Льермо. Это враки, Хустина! Никакой я не бесплодный. Спецально выдумали, чтобы я не жил с тобой. А если так… почему не дать мне попробовать? Хустина, я люблю тебя! Я тебя…

Хустина. Перестань, Льермо.! Что смотришь… Привыкай: глаз видит, а зуб…

Льермо. Хочешь, сию минуту сядем на мотоцикл и уедем из Бадахоса. Понимаешь, что я не могу жить без тебя? Ты — моя жена, мой спутник в жизни, я могу заставить тебя.

Хустина. Ой, какой скверный мальчишка!

Льермо. Ладно, буду зарабатывать дальше и при первой же возможности вытащу тебя отсюда и увезу в Мадрид, чтоб ты полюбовалась бы на улицу Серрано.