Питер Страуб - Питер Страуб. История с привидениями.

— Они просто ждут, — сказал Дэвид, — они могут ждать сколько угодно, пока мы не свалимся, понимаешь? Поэтому мы и не можем их победить. Можно выиграть несколько поединков, как ты в Милберне, но поверь мне — теперь они не оставят тебя в покое. И правильно сделают. Это не так уж плохо.

— Нет, — прошептал Дон. И увидел на берегу, за ужасной головой Дэвида, коттедж, где они с Альмой жили когда-то, тысячу лет назад.

— Так было и со мной. Я хотел все тут перевернуть. Но эти старые лисы — Сирс и Рики — знали столько всяких трюков, что в два счета затянули меня за поле. И тогда я решил, что смогу одолеть их только одним способом.

— Сирс и Рики?

— Конечно. Готорн, Джеймс и Вандерли. Разве не так?

— Так и было, — сказал Дон, глядя на багровое солнце.

— Да. И тебе лучше сделать то же, Дон. Видишь ли, они ведь живут вечно и видят нас насквозь, и когда ты думаешь, что прижал их, они выскальзывают и оказываются совсем в другом месте — совсем как те старые судейские крючки. Я сделал это, и теперь все это мое, — Дэвид обвел широким жестом дом, океан, солнце.

— И мое, — рядом шла Альма в белом платье. — Как сказал тот музыкант, это сложное дело.

Пятна нефти под ногами потемнели, радужные блики стали завиваться вокруг его щиколоток.

— Что тебе нужно, малыш, — сказал доктор Заячья лапка, — так это выход. У тебя гудит голова и крутит живот, и ты устал, как негр на плантации. Тебе нужно отыскать дверь.

— Дверь, — повторил Дон и тут же увидел перед собой высокую деревянную дверь, стоящую прямо на песке. На ней белело бумажное объявление, и он прочитал:

Мотель “Вид на залив”.

1. Администрация просит гостей выезжать днем или оплачивать следующую ночь.

2. Мы уважаем вашу собственность — пожалуйста, уважайте нашу.

3. Запрещается готовить в комнатах.

4. Администрация желает вам хорошего отдыха и счастливого пути.

— Видишь? — сказал Дэвид. — Счастливого пути. Сделай то, что желает администрация. Открой дверь.

Дон открыл дверь и шагнул за порог, на горячий асфальт автостоянки. Перед ним стояла Анджи, держащая открытой дверцу машины.

Старик в очках с золотой оправой, похожий на Адольфа Эйхмана, равнодушно посмотрел ему вслед.

Дон сел в машину.

— Теперь поехали, — доктор Заячья лапка тяжело опустился на сиденье рядом с ним. — Ты теперь всегда найдешь эту дверь, так ведь? Ты теперь с нами.

Дон вырулил со стоянки.

— Куда теперь?

— Куда, малыш? — негр усмехнулся. — По нашему пути. Это все, что у тебя осталось. Можем поехать куда-нибудь в деревню. Видишь?

Конечно, он видел: глядя на дорогу, ведущую от Панама-Сити, он видел широкое поле, поросшее травой, и ветряную мельницу, медленно вращающую крыльями на легком ветерке.

— Нет, — прошептал он. — Не надо.

— Езжай, сынок. Просто езжай.

Дон глотнул воздуха. Он знал, что смертельно устал, что обязательно уснет за рулем.

— Фу, парень, от тебя несет, как от козла. Не мешало бы тебе помыться.

Как только голос музыканта замолк, о ветровое стекло ударили струи дождя. Дон включил дворники и увидел, что дождь стеной льет с внезапно потемневшего неба.

Он закричал и, не соображая уже, что делает, нажал на газ.

Автомобиль рванулся вперед и вылетел с дороги на открытый пляж.

Его голова стукнулась о руль, и он лишь с трудом сообразил, что машина, застревая в песке, продолжает ехать по направлению к морю.

На краю дороги стояла Альма Моубли в белом платье, протягивая к нему руки, словно хотела его удержать.

— Чертов болван! — закричал доктор Заячья лапка, хватая его эа плечо.

Дон почувствовал боль под рубашкой, сунул туда руку и вытянул нож. Он прокричал что-то нечленораздельное и ударил ножом туда, где сидел музыкант.

— Чертов.., болван, — прохрипел доктор, хватая Дона за руки. Но он не отталкивал лезвие, а наоборот, направлял его к себе в сердце.

За окном появилось лицо Альмы, кричащее, искаженное, как у ведьмы. Голова Дона уткнулась в шею доктора Заячья лапка, кровь заливала его.

Машина уже не ехала, а летела над песком, подхваченная ветром, отшвырнувшим Дона к дверце, — смертельным ветром Ночного сторожа, швырнувшим машину прямо в залив.

Машина погрузилась в воду, и тело музыканта съежилось и усохло, как когда-то тело Анны Мостин. Он почувствовал тепло и увидел, что дождь моментально прекратился и на небе появилось жаркое солнце Флориды. Вода пробивалась под дверцу и ее брызги сливались с предсмертным танцем доктора Заячья лапка.

Его окружили тысячи вопящих голосов.

— Ну ублюдок, — прошептал он, выжидая превращения.

Зеленый свет залил внутренности машины. “Болван”, — прошипел в последний раз голос ниоткуда, и машина затряслась, разбрасывая блики света, словно она была призмой, отражающей солнечные лучи.

Дон уловил, как шипение перешло в сердитое жужжание и быстро схватил ладонями самое плотное световое пятно. Тело внутри было таким маленьким, что сперва он решил, что потерял его. Потом то, что было у него в руках, ужалило его.

ПУСТИ МЕНЯ! Оно ужалило снова. Ему показалось, что рука раздулась, как футбольный мяч. Он сложил ладони вместе и стал сдавливать то, что было внутри.

ВЫПУСТИ МЕНЯ! Он продолжал давить, несмотря на укусы, пока крик у него в голове не превратился в пронзительный визг.

Плача — частью от боли, частью от дикого ощущения триумфа, от которого ему казалось, что он сияет, как солнце, источая свет из каждой поры, — он потянулся правой рукой к ножу на сиденье. Потом он распахнул дверцу прямо в залив.

Голос в его мозгу превратился в рев. Оса — или что это было? — еще дважды ужалила его в руку.

Он, плача, вылез из машины и по пояс погрузился в воду.

“Пора посмотреть, что будет, если застрелить рысь”. Он увидел у берега глядящих на него людей. Толстяк в форме сторожа бежал к берегу.

“Пора посмотреть, что будет. Пора посмотреть”. Он правой рукой махнул сторожу, чтобы тот уходил, а левую опустил в воду. Пускай оса охладится.

Сторож увидел нож в его руке и потянулся рукой к кобуре.

— С вами все в порядке? — крикнул он.

— Убирайся!

— Слушай, парень…

ВЫПУСТИ МЕНЯ! Сторож опустил руку и попятился: удивление на его лице смешивалось с тревогой.

— Я сделаю это, — сказал Дон, выбираясь на песок, и стал на колени. — Пора застрелить рысь.

Он поднял нож над распухшей левой рукой и чуть раздвинул пальцы. Когда часть бешено извивающегося насекомого показалась наружу, он вонзил в него нож.

НЕТ!

ТЫ НЕ СМЕЕШЬ! Он отбросил отрезанную часть осы на песок, потом разрезал пополам оставшееся.