Лорел Гамильтон - Запретный плод

В это я поверила.

– Говорите.

– Девичник сегодня. Кэтрин говорит, что вы не пьете, и я подумала, не могли бы вы быть водителем.

Я минуту просто лежала, раздумывая, насколько мне взбеситься и сколько в этом будет толку. Может, если бы я до конца проснулась, я бы сказала ей, что я думаю.

– А вы не считаете, что сообщаете мне об этом чертовски поздно, если хотите, чтобы я была водителем?

– Я знаю, конечно, вы меня извините. Я просто такая рассеянная последнее время. Кэтрин мне сказала, что у вас обычно ночь пятницы или субботы выходная. На этой неделе разве пятница у вас не выходной?

Пусть так, но это не значит, что я собираюсь тратить свой выходной на эту пустоголовую болтунью на том конце провода.

– Да, выходной.

– Великолепно! Я вам скажу, куда ехать, и вы нас подберете после работы. Вас устраивает?

Черта с два меня это устраивало, но что я еще могу сказать?

– Нормально.

– Бумага и карандаш у вас есть?

– Вы сказали, что работаете у Кэтрин? – Я начала припоминать Монику.

– Да, а что?

– Я знаю, где работает Кэтрин. Мне не надо рассказывать.

– Ой, какая глупость с моей стороны! Тогда ждем вас к пяти часам. В платье, но без каблуков. Может, будем сегодня танцевать.

Терпеть не могу танцевать.

– Ладно, тогда до вечера.

– До вечера.

Телефон затих. Я включила автоответчик и снова свернулась под простыней. Моника работает у Кэтрин. Значит, она адвокат. Страшно подумать. Может быть, правда, она лишь из тех, кто организует работу.

Теперь, когда уже было поздно, до меня дошло, что я просто могла отказаться. Да. Быстро я сегодня соображаю. Ну и подписалась я! Смотреть, как чужие люди будут беситься до упаду. Если повезет, мне еще и наблюют в машину.

Чертовски странные сны видела я, когда мне опять удалось заснуть. Все об этой женщине, которую я не знаю, кокосовом пироге и похоронах Вилли Мак-Коя.

У Моники Веспуччи был значок с надписью: «Вампиры тоже люди». Многообещающее начало вечера. На ней была белая шелковая блузка с высоким расклешенным воротником, обрамлявшим темный загар из солярия. Короткая стрижка – мастерская, косметика – совершенство.

Этот значок должен был дать мне понятие, какого рода будет у нас девичник. Иногда я в самом деле сильно торможу.

Я оделась в черные джинсы, ботинки до колен и малиновую блузку. Прическа была под стать наряду – черные кудри до плеч, падающие на красную одежду. Мои темно-карие, почти черные глаза были под цвет волосам. Только кожа выпадала из ансамбля, слишком бледная – тевтонская белизна на латинской смуглости. Очень давний мой любовник когда-то назвал меня фарфоровой куколкой. Он хотел сказать комплимент. Я это восприняла по-другому. Есть причины, почему я не хожу на свидания.

Блузка была с длинными рукавами, скрывающими ножны на правом запястье и шрамы на левом плече. Пистолет я заперла в багажнике. Я не думала, что девичник настолько далеко зайдет.

– Ты меня прости, Кэтрин, что я до последней минуты так ничего и не организовала. Потому-то нас только трое. У всех оказались свои планы, – виновато сказала Моника.

– Смотри ты, у людей, оказывается, бывают планы на вечер пятницы, – заметила я.

Моника уставилась на меня, будто пыталась сообразить, шучу я или нет.

Кэтрин бросила на меня огненный взгляд. Я улыбнулась им обеим самой своей ангельской улыбкой. Моника улыбнулась в ответ, Кэтрин на это не купилась.

Моника побежала по тротуару, пританцовывая. А ведь выпила всего-то два бокала. Тревожный знак.

– Веди себя прилично, – прошипела Кэтрин.

– А что я такого сказала?

– Анита!

У нее был голос, каким говорил мой отец, когда я поздно приходила домой.

– Ты сегодня не в настроении веселиться, – вздохнула я.

– Я сегодня собираюсь много веселиться. – Она подняла руку к небу. На ней были смятые остатки делового костюма. Ветер развевал длинные волосы цвета красной меди. Я всю жизнь гадала, была бы Кэтрин красивее, если бы ее постричь, чтобы прежде всего было заметно лицо, или это именно волосы делали ее красивой.

– Уж если мне приходится жертвовать одной из немногих свободных ночей, я хочу хотя бы поразвлечься за свои деньги – и как следует, – сказала она.

В последних словах прозвучала какая-то свирепость. Я посмотрела на нее внимательно.

– Ты собираешься нализаться в стельку?

– Не исключается.

Вид у нее был самодовольный.

Кэтрин знала, что я не одобряю пьянства – точнее, не понимаю. Я не люблю понижать внутренние барьеры. Если я уж решала сорваться с цепи, то любила точно знать, с какой именно.

Мою машину мы оставили на стоянке в двух кварталах. Стоянка со сварной оградой. А вообще стоянок в Приречье мало. Узкие мощеные дороги и древние тротуары строились не для машин, а для лошадей.

Улицы промыла летняя гроза, прогрохотавшая, пока мы ужинали. Над головой засверкали первые звезды, как алмазы на бархате.

– Веселей, инвалиды! – вопила Моника.

Кэтрин посмотрела на меня и усмехнулась. И в следующую секунду побежала к Монике.

– О Боже ты мой, – буркнула я себе под нос. Может быть, если бы я за ужином выпила, я бы тоже побежала. Хотя сомневаюсь.

– Да не тащись ты как черепаха! – бросила мне Кэтрин через плечо.

Как черепаха? Я догнала их шагом. Моника хихикнула. Почему-то я знала, что так и будет. Они с Кэтрин прислонились друг к другу со смехом. Подозреваю, что смеялись они по моему адресу.

Потом Моника достаточно успокоилась, чтобы фальшиво произнести театральным шепотом:

– Знаете ли вы, что ждет нас за углом?

На самом деле я знала. Последнее убийство вампира случилось в четырех кварталах отсюда. Вампиры называли это место «Округ». Люди называли его «Приречье» или «Кровавая площадь» – в зависимости от степени своей грубости.

– «Запретный плод», – сказала я.

– Ну вот, испортила мне сюрприз.

– А что такое «Запретный плод»? – спросила Кэтрин.

Моника захихикала.

– Отлично, значит, сюрприз испортить не удалось. – Она взяла Кэтрин под руку. – Обещаю, что тебе понравится.

Кэтрин, может быть, и понравится. Я знала, что мне точно не понравится, но все равно пошла за ними за угол. Извитая неоновая вывеска была цвета крови сердца. Я не преминула отметить эту символичность.

Мы поднялись по трем широким ступеням, и перед распахнутой дверью там стоял вампир. Его массивные плечи угрожали прорвать тесную футболку. После смерти уже не надо качаться штангой?

Еще с порога слышался густой гул голосов, смех, музыка. Густой бормочущий звук многолюдного тесного помещения, где люди собрались оттянуться.

Вампир стоял у двери совершенно неподвижно. И все же какое-то движение в нем угадывалось, что-то живое – за неимением лучшего слова. Значит, он был мертв не более двадцати лет. И сегодня он уже был сыт. Кожа у него была здоровая и красноватая. И лицо чуть ли не розовощекое. Питание свежей кровью идет на пользу.