Андрей Дашков - Продавец иллюзий

И был мост, не обозначенный ни на одной карте (конечно, старик запасся и разномасштабными картами местности). А перед мостом он увидел нечто совсем уж несуразное – огромный рекламный щит, вполне уместный на обочине оживленной автострады, но не здесь, возле моста, к которому не вела ни одна дорога.

Изображенный на щите сюжетец был довольно банальным: здоровенный загорелый парень укладывал на золотой песчаный пляж полуголую и почти готовую к употреблению красотку. Рекламный слоган, начертанный сверху розовыми буквами, гласил: «Удовольствие как от трех».

Старик с трудом прохавал фишку – оказывается, речь шла о презервативах. Но даже в надвигающихся сумерках он узнал в парне молодого Карла, а в красотке – свою жену, юную и цветущую.

Ему был нанесен удар ниже пояса, однако, к счастью для старика, эта часть его тела уже давно отличалась невысокой чувствительностью к боли. На что намекали старику, пнув его этим сапогом с цветной подошвой размером пять на десять метров? Что жена его – блядь, а дружище Карл – предатель? Что эти двое резвились в койке, пока он воевал, и смеялись над ним у него за спиной?

Он остался спокоен. Если что-то и было, то закончилось слишком давно. Он собрал, наверное, полный комплект неотмытых грехов, но никогда не грешил ни наивностью, ни идеализмом. Он полагал, что большинство людей и сам он – первостатейное дерьмо. У него нашлась бы куча аргументов в защиту этого тезиса. При такой точке отсчета многие убийственные для человеколюбов проявления мерзости двуногих братьев по разуму казались вполне сносными. В конце концов, если бы его друг лет сорок назад имел такую же аппетитную женушку и оставлял ее без должного присмотра, старик, пожалуй, тоже не устоял бы. Не исключено, что потому у него и не было человека ближе Карла.

Старик рубанул себя ребром ладони по локтевому сгибу, показав хрен всем тем, кто не дождался его старческих слюней, и ткнул ботинком в педаль газа. Колымага въехала на мост, дребезжа кормой. Теперь старик ожидал любого подвоха, вплоть до того, что следующим номером ему подсунут двойника его убитого сына. И что же он сделает? Да просто раздавит этот гребаный муляж! Но вот тут он сказал себе: «Стоп! А не схожу ли я с ума? Может быть, ОНИ этого и добиваются?»

Через минуту старику представился случай проверить на ударостойкость свои мозги. Следующим номером ему подсунули его сына.

Загорелый парнишка лет восемнадцати с длинными волосами цвета льна, спадавшими на глаза, голосовал на обочине того, что не являлось дорогой ни для кого, кроме старика и Карла. Одет он был в потертые джинсы и майку с надписью «No school, no job – no problem!». На плечах – тощий рюкзак. На ногах – тяжелые армейские ботинки. И «собачья бирка» на шнурке поверх майки – намеренно или случайно. Ох эта гнилая мелочь… Конечно, старик не мог разглядеть номера, но почему-то был уверен, что знает его наизусть. Он сам таскал эту «бирку» четыре долгих военных года.

Наверное, ему холодновато, подумал старик, но привидения не мерзнут. Единственным способом сохранить лицо было относиться ко всему происходящему с юмором – пока не настанет час драться. А тогда уж старик постарается перегрызть ИМ глотки вставными челюстями…

Он мог бы, конечно, проехать мимо, но что-то подсказывало ему: это не поможет. Это будет сыграно не по здешним правилам. Порывшись в памяти, он вспомнил, о чем предупреждал его все тот же Карл. Разве не Карл произнес слова, заставившие старика насторожиться: «Переедешь мост – ничему не удивляйся»?

Он остановился, раздумывая, не наступил ли момент засунуть руку под сиденье и достать свой веский аргумент. Затем решил, что успеется. Ведь его жизни как будто ничего не угрожало.

Тем временем парень открыл дверцу и рухнул рядом.

– Привет, папа! Давно не виделись, правда?

От этого голоса у старика защемило сердце.

– А ты еще и разговариваешь, чертова кукла? – с трудом выдавил он из себя.

Парень укоризненно покачал головой, при этом широко улыбаясь.

– Папа, папа, ты не изменился. Такой же грубиян и сквернослов… Не обижайся, вообще-то ты всегда был классным предком.

Старик лишь сильнее стиснул зубы. Ничего не скажешь, идеальная подделка. Не отличишь от настоящего сына. Все было как надо: голос, улыбка, манера отбрасывать волосы со лба и еще сотня едва уловимых признаков, по которым безошибочно узнаешь родную кровь. В подобных случаях только персонажам плохих книжек кажется, что они видят сон. Старик был уверен: это не сон и не галлюцинация.

– Классная музыка, – одобрил парень.

Старик лишь теперь обратил внимание, что «Криденс» все еще пилят «Graveyard Train» на малой громкости. Он и не помнил, когда убрал звук.

– Хорошо, что некоторые вещи не меняются, – заметил пассажир.

Старик подозрительно уставился на (сына?) парня. Тот был слишком молод, чтобы произносить такие слова, которые могли бы бальзамом пролиться на стариковскую душу. Тем не менее это была чистая правда. Старик осторожно кивнул. Парень полез в рюкзак и достал кассету.

– Ну что, встряхнемся, как раньше? Вруби-ка вот это.

Старик словно загипнотизированный поменял кассету, тыкая в клавиши магнитолы деревянными пальцами. Открутил громкость на полную. И, будто гром очистительной грозы, грянул рок.

Старик никогда не слышал этой музыки, хотя думал, что знает все более-менее приличные группы. Но тут был экстра-класс. Ритм-секции позавидовали бы Брюс и Бейкер, а гитарист мог бы дать пару уроков Сатриани.

– Кто такие? – прокричал старик, рассудив, что даже от говорящей куклы можно узнать что-нибудь полезное.

Парень понимающе ухмыльнулся:

– Призрак Вагнера.

– Отличная группа, – в свою очередь одобрил старик.

– Да нет у Рика никакой группы. Сам он все лабает, – сказал парень небрежно, но с плохо скрытым юношеским бахвальством, очевидно, козыряя близким знакомством с суперстаром.

«Мог бы передо мной и не выпендриваться», – подумал старик и внезапно поймал себя на том, что уже относится к парню совсем не так, как к кукле. И от этого становилось еще тревожнее, словно он терял опору в реальности.

А шуточка насчет Рихарда Вагнера казалась вполне безобидной. Кроме того, старик сомневался, что один человек, записывая партии различных инструментов, мог достичь подобного сногсшибательного драйва. Он слышал другое: группа «дышала», как единый организм, в пределах микроскопических разбежек темпа (в противовес искусственной точности сведенных наложений или беспощадному метроному компьютера), что вызывало ощущение исключительно живой музыки, от мощи которой мурашки восторга побежали по стариковской спине, истоптанной тысячами таких же мурашек в прошлом.