Блэки Хол - Эпилог (СИ)

    - Нет! - воскликнула мама. - Не нужно никуда его припирать. 

    - Почему? Меня напрягает, когда он сверлит тебя взглядом. Никого не сверлит, а к тебе привязался. 

    - Это пустяки, Эвочка. Не обращай внимания. 

    - Ничего себе пустяки. Меня, например, они нервируют. Вот поеду в Магнитную и скажу Клещу, что его подчиненный не дает житья моей маме. 

    - Эвочка, нет! Он не угрожал мне ни разу. И не выведывал. Просто у него взгляд... тяжелый, - сказала мама замученно. Видно, я допекла подозрениями и угрозами. 

    - Вот именно, тяжелый, - согласилась я и представила Мурену: как он коробки носит и на маму зыркает, а она кусает губы. - Постой! - осенило меня. - Так он смотрит на тебя... как мужчина?! 

    - Не хочу говорить об этом. - Мама переключилась на следующий стебель с малиной. - Это неправильно. Ты моя дочка, и... словом, это неправильно. 

    - Почему? 

    - Потому что я не могу обсуждать с тобой. Это стыдно. 

    - Значит, у вас что-то было?! 

    - Эва! Не было ничего и быть не может. 

    - Что-то я совсем запуталась. Почему стыдно-то? 

    - Нехорошо это. Да я кем я выгляжу в твоих глазах? 

    - Чего стыдиться, если ничего не случилось? - Я искренне не понимала причину маминого смущения. - И в моих глазах ты самая лучшая мама на свете: умная, добрая и красивая... Давай так: поделимся тем, за что нам стыдно. Ты - своим, а я - своим. 

    Мама с неохотой согласилась и то лишь потому что распереживалась, узнав, что у меня есть постыдная тайна. 

    На деле всё оказалось не так уж страшно, а целомудренно и неопределенно. Ну, посматривал Мурена на маму, как волк на овечку - всего-то делов. Если бы как волк! Как людоед смотрел. А настоящее его имя - Глеб, и он уже полгода служит на побережье, нанявшись по контракту. 

     - Вот видишь! Значит, с ним можно адекватно общаться. 

    - Какое там, - махнула мама рукой. - Женщины судачат о каждом приезжем, вот и прислушиваюсь, а на него и глаза боюсь поднять. И вообще, это мои домыслы. Смотрит и смотрит. Да и нечасто мы сталкиваемся. 

    - Ничего себе домыслы. Он бы сожрал тебя, если бы мог. 

    - Эвочка, неудобно это, - оглянулась мама, словно боялась, что наш разговор услышат. Но иных слушателей помимо меня не нашлось, потому что Егор охотился. Поодаль сверкнул фиолетовый отблеск заклинания, размазавшегося о ствол березы. 

    - Ничего неудобного, - заверила я. - Наоборот, хорошо, что прояснилось сейчас, а не потом, когда я потребовала бы объяснений от Мурены. Странный он мужик. Молчит и смотрит. Хоть бы уж признался, и дело с концом. 

    И не просто так смотрит, а свирепо, словно мама в чем-то виновата. И вообще, симпатия Мурены под большим вопросом. Когда женщина нравится мужчине, он смотрит на неё с нежностью и с лаской. Вот как Мэл смотрел на меня в первые дни знакомства. Хотя нет, неудачный пример. Поначалу Мэл убегал от неизбежного и смотрел на меня как на повод для развлечений и дрессуры. 

    Все-таки маме виднее. Интерес мужчины чувствуется интуитивно. Глянул пристально и дольше обычного... Окинул взглядом так, что горячо стало, и сердце заколотилось как сумасшедшее... Быть может, Мурена прежде не знал о светлых чувствах. Всю жизнь прослужил по контрактам и не заморачивался телячьими нежностями. А теперь не возьмет в толк, что с ним творится, и поэтому бесится, заодно и маму нервирует. К тому же, она из местных, из каторжных, а Мурена - висорат, вот он и ненавидит удвоенно: себя - за слабость, а маму - за провокацию. Однозначно псих. 

    Но сколько бы Мурена ни запугивал маму угрожающими взглядами, они не возымели толку. В этом и состояла её "постыдная" история. Мама по-прежнему считала дикостью обсуждение с дочерью поведения какого-то мужика. Чай не подружки, чтобы делиться откровениями. Было бы чем делиться, - хмыкнула я. Сомневаюсь, что мама вообще могла посоветоваться с кем-нибудь, потому что её снедал стыд. Вдруг она напридумывала невесть что, а на самом деле ничего нет? 

    - Да и кто я такая? - вопросила мама с мукой. - Он же молодой. Тридцать пять ему. А я старуха... 

    - Мама! - я отставила туес и бросилась к ней. - Мамуля! Да ты самая красивая и самая умная! И молодая! И нечего годы считать! Тьфу на него, бесхребетного. Если не решился с тобой поговорить, значит, не стоит он того. 

     - К тому ж, он из висоратов, - вздохнула мама тяжко. - А я... Однажды обжегшись, всю жизнь на воду дуешь. Да и смеяться надо мной будут. Мол, напала на старуху проруха, тянет на приезжих. Ему-то что? Отработает по контракту и уедет, как и твой отец. Наши женщины до сих пор судачат: мол, не смогла я удержать мужа и не старалась. 

    - Рты бы им позашивать, - выругалась я. - Пусть со своей жизнью разбираются, нечего чужую по косточкам перемывать. Мам, а как ты с отцом познакомилась? 

    - Он приезжал в Магнитную по делам. Молодой, красивый. Два месяца здесь провел и уехал. У нас за приезжими гоняются как за манной небесной. Надеются выбраться с побережья. Так что у меня и шансов-то не было. А Карол... он увидел меня... и предложил выйти замуж. 

    - Что, прям так и предложил? Сразу? - удивилась я. 

    - Да, сразу. Да еще и уговаривал, - улыбнулась мама лукаво. - А меня называли дурой за то, что хвостом верчу и не даю. А я не вертела. 

    - Но ведь вы поженились... 

    - Поженились. Твой отец умел быть настойчивым. Обаятельный, шутил много. 

    Фантастика какая-то. Наверное, мы о разных людях говорим. Обаятельный шутничок папуля. Ну-ну. 

    - Ты его любила? 

    - Любила... наверное. Разве ж такого красавца не полюбишь? Он и ухаживал красиво... Позже приезжал, когда тебе три месяца исполнилось. И через два года вернулся, о твоих потенциалах спрашивал. Остановится в Совете, погостит день-два и обратно на Большую землю. Всё казалось, что он бежал - от меня, от нас с тобой. Проговорился как-то, что тянет его сюда, аж сердце щемит, и что стоит больших усилий не остаться на побережье насовсем. Потом и вовсе развод потребовал да тебя забрал. В последний раз приехал чужой, незнакомый... А я успела отвыкнуть и без него справлялась. 

    - На твоем месте я бы отвесила ему пощечин на прощание, - сказала я гневно. За то, что, скотина, маме жизнь испоганил. Мама одна-одинешенька жила, без родителей. Молодая, красивая. А тут приезжий позер её увидел и решил ухлестнуть. Вот и доухлестывался. Мамину жизнь изломал, а сам крутится сейчас в министерском кресле и перевороты устраивает. 

    - Да я ж ни о чем не жалею, - улыбнулась мама и пригладила мои волосы. - У меня выросла замечательная дочка, скоро внучек родится. Было ради кого жить и ждать. 

    - Мам... - всхлипнула я и заревела. Проклятая сентиментальность. Плачу по любому поводу и без него. - Ну их, мужиков... Все беды от них, толстокожих бегемотов. 

    - Верно, - улыбнулась она, утерев слезы. 

    - А он тебе нравится? - швыркнула я, проплакавшись. 

    - Кто? 

    - Ну, этот... Мурена. 

    - Бог с ним, с Муреной, - отмахнулась она. - С ним всё сложно.