Светлана Багдерина - Операция «Ледышка»

Звери — настоящие и фантастические — и два ледяных человека[7] танцевали друг с другом и с горожанами, разносили угощения и напитки, подсаживали гостей в сани и вытаскивали из них тех, кому одного круга показалось мало, играли с детьми в снежки и раздавали низковисящие елочные украшения в конце бала[8] — короче, были душою праздника. Сами третьекурсники на высоких помостах вокруг площади едва успевали водить руками, нужные заклинания сыпались с их губ точно скороговорка, но ни один не сдался, ни один не сбился, ни один не подвел.

К огромному, как сам Белый Свет, изумлению Уллокрафта.

Все три часа, что продолжался бал, ректор, по мере возможности, не сводил глаз с подопечной Мельникова — но его ледяная фигура девушки была самой проворной, самой любезной, самой расторопной — короче, самой лучшей. И чем ближе к концу, тем большие сомнения терзали профессора: радоваться ему, что Мельников, наконец, научился делать хоть что-то, не ввергая окружающий мир в хаос, или расстраиваться, что и на это раз отчислить его не удастся?

Но, как бы то ни было, горячие поздравления мэра с успехом быстро привели волшебника в снисходительное расположение духа, а перспектива праздничного ужина в компании отцов Мильпардона и профессуры ВыШиМыШи довершила начатое городским головой. «Если Мельников безупречно выучил заклинания хоть по одной теме — чем не подарок к празднику не только самому себе», — думал он, вполголоса намурлыкивая песенку про елочку, — «но и всему просвещенному человечеству, которое теперь может вздохнуть спокойно и даже весело встретить Новый год?[9]»

К тому времени, когда и именитые горожане, раскланиваясь и осыпая ректора и его заведение комплиментами, погрузились в сани и отбыли, ни одного студента на школьной площади уже не осталось: праздник праздником, а холод и обед прогнали всех в улицы быстрее любого приказа.

Благодушно похмыкивая, Уллокрафт обошел вокруг померкшей, словно уставшей, елки, с любопытством разглядывая — в первый раз — фигуры, вылепленные непривычными к снегу студентами. Гибрид медведя и дятла… Помесь обезьяны и муравьеда… Плод любви контрабаса и самовара… Девять штук — и одна другой чуднее… Вот фантазия у молодежи работает! Чего не скажешь о руках… Да, все же, как бы то ни было с Агафоном, но надо признать, что его девица была самой удачной из всех.

А кстати, где же она?

Уллокрафт нахмурился, огляделся, обошел елочку снова — на тот маловероятный случай, если проглядел ледяную девушку в первый раз…

Скульптуры не было.

Гадая, не прихватил ли мельниковскую красавицу кто-нибудь из горожан в качестве сувенира, ректор двинулся было к Школе, но тут в сугробе под помостом в луче запоздалого солнца что-то прозрачно блеснуло.

— …тихо… стой… не шевелись… молчи…

— Ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды…

Ледяная фигура стояла посреди сарая с садовыми принадлежностями и тряслась от холода.

— Я сказал, молчи!

— Т-так ведь-дь-дь… х-х-холод-д-д-дыно…

— Не выдумывай! Это иллюзия. От нее холодно быть не может!

— А вот и м-м-м-мож-жет! М-мне же х-х-холодно! Я, честное с-слово, не п-п-притворяюсь! Я с ут-тра т-терпела! — жалобно пискнула Мари.

— Ну потерпи еще чуть-чуть. Наверное, сбой при наложении прошел, — смягчился, но не отступил от своего Агафон. — Сейчас, еще полминуты…

Не знакомая с «правилом полуминуты Мельникова» девушка доверчиво кивнула, клацнула зубами в последний раз и мужественно стиснула челюсти, заодно стараясь и не дрожать.

Студиозус скосил глаза в книгу, отыскал заголовок, убедился еще раз, что читает именно заклинание отмены иллюзии[10], поднял над головой руку с зажатым в горсти порошком реверсивного действия, заботливо приготовленным с вечера, четко и ясно выговорил завершающие слова и бросил порошок в огонь.

Пламя ритуальных свечей, чахлое и бледное еще секунду назад, взмыло под потолок, оставляя черные пятна на балках и заставляя зажмуриться, а воздух на несколько секунд наполнился едким зеленым дымом. Агафон вдохнул и тут же зашелся кашлем, сгибаясь пополам, а когда разогнулся и протер немилосердно слезящиеся глаза, то сердце его пропустило такт.

Там, где должна была стоять Мари, кашляя и чихая, по-прежнему стояла ледяная скульптура.

— Кабуча… — пробормотал Агафон и упрямо вскинул руки для второй попытки.

Еще более дымной и еще менее успешной, чем первая.

Яростно швыркнув носом, он утер рукавом слезящиеся глаза и уткнулся в желтые страницы книги, проверяя, все ли сделал, как надо:

— Свечи… Есть… С запахом снега… Да… Септограмма… Есть… Синим фосфорным мелом… Да… Сосульки разновеликие…

— Агафон? А-а-а-апчхи! — гафон! — жалостливо протянула скульптура. — А к-когда я обратно п-превращаться б-б-буду? Я же скоро с-совсем з-замерзну… И п-правда в ледышку п-превращусь…

— Скоро… погоди… — сердито буркнул студент и забегал взглядом по выцветшим чернильным строчкам с удвоенной скоростью. — Опилки пяти пород хвойных… кровь летучей мыши… шерсть выкусеня… глаза тритона… крылья синей мухи…

— Агафо-пчхи! — фон?..

— …перемолоть в ручной мельнице из колокольной бронзы… левой рукой… на расстоянии не меньше двадцати метров от земли… в полночь… сделано… использовать в течение пяти час… К-кабуча!

— Агафон? — притопнула девушка то ли от нетерпения, то ли пытаясь согреть ноги. — Ну когда уже? Меня мадам Жюли потеряет! Она ругаться будет! Ну пожалуйста, скорей!

«Скорей?! Что — скорей?! Она что, не понимает?! Я уже целых два раза попытался, хоть и после первого было понятно, что все — чешуя на постном масле! Она что, не видит, что я больше не знаю, что делать? Не знаю!..»

Студиозус опустил фолиант и глянул на живое воплощение Ледышки — внучки Деда Колотуна: растерянный взгляд встретился с вопросительным и тут же стыдливо шмыгнул обратно в книгу. Вовремя сообразив, что великие маги и уж, тем более, кумиры женщин не ведут себя как нашкодившие школяры, а взирают на мир мудро и устало, Агафон сурово нахмурился и опять посмотрел на Мари, лихорадочно внушая себе: «Я мудрый и усталый. Я усталый и мудрый. Я так устал, словно переписал от руки за полчаса всю эту дурацкую… то есть, мудрую книжку, а мудрый я оттого, что умудрился опытом веков и повидал за свою долгую жизнь пень знает сколько всякой ерунды, и поэтому устал вообще до полусмерти, и осталась у меня в голове только одна усталая, но мудрая мысль…» — на этом этапе фантазия Агафона забуксовала, и на помощь ей пришло подсознание: «…добраться до „Сиреневой вороны“, надраться с нашими в честь Нового года и побить медик… то есть, сделать что-нибудь мудрое, что могут сделать только по-настоящему усталые и мудрые великие маги…»

Ему казалось, что внушение работало замечательно, пока девушка не сдвинула озабоченно брови:

— У т-тебя з-зуб з-заболел или из-зжога н-началась?

Тьфу ты, дура…

Или издевается?

Он быстро отвел глаза, выругался про себя, чувствуя, как краска стыда и гнева залили его лицо, зыркнул на прачку, собираясь сказать ей что-нибудь резкое и едкое…

И обидные слова застыли на языке.

Потому что, обняв себя руками за полупрозрачные плечи и съежившись, Мари дрожала, но не сводила с него искреннего, доверчивого взгляда.

Если бы она кричала, ругалась, проклинала его, насмехалась или грозилась нажаловаться преподавателям, ему было бы легче на душе и, может даже, он мог бы сейчас спокойно захлопнуть книгу и отправиться в «Сиреневую ворону» пить пиво и слушать столичных музыкантов в ожидании, пока кто-нибудь из профессоров не придет за ним и не потащит к ректору, но вырваться и убежать из мертвой хватки этого чистого, бесхитростного взгляда он не мог.

— Аг-г-г-гафон?..

— Сейчас, не подпрыгивай, — угрюмо буркнул студент, и Мари, не распознав фразеологии, послушно замерла.

— Кабуча бестолковая… — прошипел сквозь зубы Мельников и исступленно залистал украденную в библиотеке «Большую хрестоматию иллюзий».

Не может быть, чтобы было только одно противозаклятье, обязательно должны быть другие… Только найти бы их… Только бы найти…

Нашлись они сравнительно скоро, целых восемь. И что с того, что все они помещались в разделе «Высшая магия» — любому дураку понятно, что если точно следовать всем инструкциям, то выполнить можно все, что угодно.

Материалы для их наложения — все и сразу, на всякий случай — студиозус нагреб в опустевших перед праздником лабораториях и притащил в сарай уже через полчаса. Вместе с ними он вытащил из мешка одеяло и протянул так и не вышедшей послушно из септограммы девушке.

— Сп-п-пасибо, — жалкая улыбка скользнула по ледяным губам Мари. — К-какой ты з-заботливый!